Веду рукой по животу, обводя пальцем порожки пресса, по накаченной широкой груди, коготками прохожусь по плечам. Не могу удержаться, утыкаюсь носом в его шею. Он пахнет так притягательно, что моя внутренняя самка сходит с ума. Губами прохожусь по горячей коже и испуганно отстраняюсь, когда он что-то бормочет во сне.

Снова тишина.

Я склоняюсь ближе и прохожу губами по его скуле, потом пальцами обвожу контур его губ и прикасаюсь к ним медленно, неторопливо, чувственно обвожу языком. Он снова что-то сонно бухтит, и сквозь это бучение я улавливаю «Мила».

Словами не передать, как меня это бесит, но я снова его целую. В этот раз более настойчиво.

— Да, любимый, это я.

Как там в пословице говорится? Если мужчина ночью называет тебя чужим именем, то откликайся, не пожалеешь.

Я смотрю на самого идеального мужчину на свете. Он совершенен. Внешний вид, рост, характер, целеустремленность, положение и достаток. В нем все идеально, и он должен быть моим. Мила его недостойна.

Дальше все как в тумане. Мои губы на его теле, ласки, прикосновения. Я чувствую его отклик и схожу с ума. Во мне полыхает дикое, необузданное пламя.

— Милка, — хрипит он, зарываясь ладонями в мои волосы.

— Я здесь, любимый. Я здесь.

Он тянет меня к себе, и в лунном свете, пробивающемся сквозь неплотно зашторенное окно, я вижу как медленно открываются его глаза. На миг становится жутко, что он сейчас меня узнает и прогонит. Но он берет прядь моих волос, медленно пропускает их сквозь пальцы, любуюсь и тихо произносит:

— Ты такая красивая. С ума по тебе схожу.

— Я тоже схожу с ума, — наклоняюсь и целую его.

В этот раз он отвечает, прижимая меня к себе, позволяя почувствовать свое возбуждение. Его пальцы стаскивают с моего плеча лямочку ночной рубашки, а потом ведут по коже, вызывая миллион шальных мурашек.

В какой-то миг мой мир переворачивается. Я уже спиной на шелковых простынях, а Вадим подминает меня под себя.

Он идеальный. И он мой.

Это счастливый момент в моей жизни. Я представляю Милу, как она там прыгает со своей работой в то время, как я целую ее мужа, обвив ногами сильный торс.

Он признается Миле в любви, сбивчиво шепчет ее имя. А я льну к нему как кошка, и повторяю:

— Да-да, это я. Мила. Люби меня. Не останавливайся. Я вся твоя.

После он притягивает меня к себе, сжимает в объятиях, будто боится, что исчезну, и, уткнувшись в шею, засыпает. Быстро, глубоко и безмятежно. А я лежу рядом и не могу заснуть — думаю о том, что будет завтра. Фантазирую, как мы продолжим то, на чем остановились. Потом пытаюсь представить нашу дальнейшую жизнь. Милы в этих фантазиях нет. Только я и мой мужчина.

Внутри хорошо и приятно. Кладу руку на свой живот и тихо смеюсь. Я уверена, что прямо сейчас во мне зарождается новая жизнь.

Укладываюсь поудобнее на его руке, целую венку, бьющуюся на сгибе, и прикрываю глаза. Я буду самой счастливой беременной Заинькой на свете, а Мила пойдет нахрен.

Утром я просыпаюсь с улыбкой. Чувствую блаженную истому в теле, вспоминаю то, чём завершился вчерашний вечер, и тихо смеюсь, зажимая себе рот рукой. Это самое прекрасное утро в моей жизни.

А потом просыпается Вадим. Он пыхтит, шумно трёт лицо руками, зевает и только после этого оборачивается ко мне. И этот момент, его помятое после сна лицо моментально теряет краску, а глаза наполняются диким ужасом:

— Зоя, мать твою, какого хрена ты тут делаешь? — он аж подскакивает.

А я испуганно сжимаюсь. Потому что вместо ожидаемой радости и нежности, вижу только ярость и отвращение.

У меня все внутри обрывается, когда я вижу рядом с собой племянницу моей жены. Она смотрит на меня испуганными голубыми глазищами, в которых плещутся слёзы, и трясется

— Вадим… — шепчет она, — как же это… я не понимаю…

Я тоже ни черта не понимаю. И я в полном шоке.

Зайка зажимает себе рот рукой и давится со слезами, а я как ошпаренный скатываюсь с кровати, и пячусь, словно это дыра в Преисподнюю.

В комнате бедлам. Наши шмотки в вперемешку по полу, ее трусы вульгарно висят на нашей семейной фотографии.

Мне до блевоты хочется, чтобы это был сон. Или чтобы было какое-то цензурное объяснение тому, почему мы с Зоей оказались голые в одной кровати. И не могу его найти, потому что в башке полна каша, какие-то всполохи и обрывки.

Хватаю с пола трусы и натягиваю их, едва не повалившись на пол. Меня все еще штормит. Не знаю, что делать, куда бежать. Не могу принять того, что произошло.

— Какого чёрта… — хриплю, — почему ты здесь?

— Я не знаю, — она захлебывается слезами, — мы сидели, смотрели бой, что-то пили. Ты предложил остаться, потому что на улице была гроза. Потом ушел, а я немного пообщалась с подружкой и тоже пошла наверх. А потом…а потом все как в тумане. Я помню меня разбудил поцелуй…помню, как шли сюда… Я… прости меня, пожалуйста! Я не знаю, почему так вышло. Я ничего не соображала…