* * *

Аргат

Универсальный Оружейный Завод

Арронга Рола

Зима

6 декада

Каждый день похож на другой, и каждый день особенный. Ничего не меняется, и одновременно всё другое. Став рабом, он понял, что будущего у него нет, а прошлое невозвратно, и старался жить сегодняшним днём. С одной единственной целью – выжить человеком. Иногда внешние условия мешали, иногда помогали. Но каждый день жизни – это его победа. Но эта газета… да, она помогла. Дала возможность учить парней, наполнила жизнь в определённой степени смыслом. Но и осложнила. То, что он считал похороненным, сгоревшим в Огне, вдруг ожило и вернулось. И что делать с этим воскресшим прошлым?

Седой, как это часто бывало с ним, лежал без сна, закинув руки за голову и разглядывая испод верхней койки, откуда доносилось по-детски уютное посапывание Зимы. Справа спят внизу Чеграш, а над ним Гиря, а слева Чалый, похрапывающий совсем по-мужски, а над ним Лутошка, смешной тощий длинноногий парнишка из далёкого Дамхара. Вот тоже… невероятное стечение обстоятельств. В кино бы увидел, в книге прочитал… сказал бы: «Враньё, заврались, такого не бывает!» А в жизни, оказывается, бывает. Кажин знат, что всяко быват…

…Завод большой, почти каждый день кого-то увозят, кого-то привозят, и Старшие начинают озабоченно размещать новокупок, объясняя им правила и нормы поведения. Хорошо, если новокупка до этого на заводе работал, такие уже сами всё знают, порядки-то всюду одинакие, а если вот такого… Прямо из посёлка, да из самого Дамхара. Ну, чуня чуней. И малец совсем, по второй категории ещё.

Парнишка затравленно озирался, не зная, кому отвечать первому: уж больно насели на него со всех сторон.

– И куды тебя поставили? – спросил Старший, прекратив разговоры о родне и свойственниках.

Уж больно издалека малец, ни земель, ни родни не сыщешь, значит, надо рядом с его бригадой разместить, и пусть уж те к порядку приучают.

– В гараж, – шмыгнул носом малец.

– Куды-ы?! – изумился старший гаражной бригады. – Да на хрена ты нам нужен?

– Я машину знаю, – неожиданно ответил малец, – и чинить, и водить умею.

– Чо?!

– Ты, малец, ври, да не завирайся.

– Ежели ты пол в гараже раз в жизни помыл…

– Может, ты и грамотный? – насмешливо спросил Чеграш.

– Ага, – кивнул малец и вздохнул, – мы уже карты разбирать стали, да хозяина с деньгами припёрло, он нас и продал.

– И много вас было? – спросил Чалый.

– Двое, – малец снова вздохнул, явно сдерживая слезы. – Мы бригадой шли, нас на этом… акци…

– Аукционе, – пришёл он на помощь.

– Ну да, уже всё, уже последняя цена, и тут… разбили. Его за шестнадцать тысяч, меня за восемь.

– Он шофёр, а ты при нём автомехаником, так? – догадался Зима. – Так шли?

– Ага, Рыжий – он водила сильный, он меня и выучил.

– Рыжий? – переспросил он…

…Словом, Лутошку, как, оказывается, звали мальца, разместили рядом с ними. Раз уж у них хоть знакомец общий есть. Рыжий-то тот самый оказался. Второго рыжего сержанта-фронтовика с пятилучевой звездой быть не может. Теория вероятностей не допускает.

Знал Лутошка неожиданно много, видно, занимались с ним всерьёз, и оказался неплохим рассказчиком и собеседником. Охотно слушал и запоминал. Парни за этот год – да, правильно, Главный конструктор принёс ту папку в конце зимы, да, как раз в седьмую декаду, а сейчас снова зима, шестая декада, так что прошло… да, практически полный год, чуть больше стандартного учебного – освоили школьный трёхлетний курс и теперь учили Лутошку, пересказывая ему прочитанное в учебниках и услышанное по радио. С письмом оказалось сложнее. Но ладно, что-нибудь придумаем.

Лутошка много и охотно рассказывал им о Рыжем. Какой Рыжий был сильный, весёлый, а когда злился, то как бешеный становился, даже страшно. Как в рейсах Рыжий, чтобы не заснуть за рулём, пел и читал стихи. Или заставлял его петь. И в посёлках везде, куда ни приедешь, Рыжий – желанный дорогой гость.

Седой слушал Лутошку, а потом, лёжа ночью на своей койке, не мог отделаться от назойливо стоящей перед глазами картины. Как Рыжий, остановив фургон на улице какого-то маленького городка, идёт на почту, покупает конверт с маркой и несколько листов писчей бумаги, садится к окну и пишет, макая ручку с заржавевшим пером в чернильницу, полную утопившихся от тоски мух, вкладывает исписанные листы в конверт, заклеивает его и пишет адрес: «Аргат, редакция…». И сдаёт письмо на отправку. Как письмо взвешивают и требуют доплаты за лишний вес, и Рыжий выгребает из карманов мелочь. Конечно, всё не так, это невозможно. Раба никто не пустит на почту и ничего ему не продаст. На почте давным-давно не держат на столах чернильниц и ручек. И такое письмо-статью никогда не пропустила бы цензура, введённая в позапрошлом веке для охраны военных тайн – с кем-то мы тогда из-за чего-то воевали – да так не отменённая до сих пор и потому исправно перлюстрирующая всю почту независимо от адресата и отправителя. Разумеется, было отправлено как-то иначе. Но отделаться от этой картины Седой не мог.

И от горького чувства неоплатного долга. Он в долгу перед Рыжим. Если бы не его подвиг… То, что парни получили возможность учиться не по его отрывочным рассказам, а пройти полноценный школьный курс и продолжить учебу – вчера они получили новый комплект по составленному им списку. Уже институтские учебники по математике и физике, а заодно большую пятитомную энциклопедию, политехнический словарь и «историю стрелкового оружия». Это он в список не вносил, это Главный от себя им положил. И новый запас кофе, сахара и сливок, и пять баночек поливитаминов. И новые условия работы. Всё, если честно, благодаря Рыжему. И прошлое лето тоже…