Сощурила красивые, с подсиненными веками глаза, оглядела Зою Ярославну с головы до ног.

Зоя Ярославна, по природе человек неробкий, невольно поежилась от этого взгляда, позже призналась:

— Словно иголки стала в меня втыкать…

Но Лариса Аркадьевна отвернулась: не пожелала скрыть, что она ей не нужна и неинтересна.

— Так вот, — снова повернулась к Вершилову, — надеюсь, вы не откажете мне? Да, не откажете?

Опять умоляющий взгляд, женственно-нежно поднятые на него ресницы, дрожащие губы, не ровен час — вдруг расплачется, как прежде?

«Артистка, — мысленно решил Вершилов. — Ну и мастерица же! Надо еще поискать такую…»

Переглянулся с Зоей Ярославной, понял, она думает так же, как и он.

Ему был знаком этот тип женщин, чем-то его жена походила на нее, особенно в молодости: то казалась нежной и томной, не выносившей ни одного резкого слова, то властной и резкой, то…

Она и теперь нередко удивляла его сменой своих настроений: порой была вялой, индифферентной, расслабленной, порой казалась добрячкой, открытой душой, распахнутой всему и всем, но все чаще бывала такой, какой являлась от природы: жесткой, язвительной, неуступчивой.

— Ничего не поделаешь, придется вам отказать, — сказал он. — Повторяю, ваш муж совершенно здоров, можете поздравить его с таким блистательным, безукоризненным здоровьем.

Глаза ее постепенно темнели, становились более тусклыми, как бы затуманенными.

— Это ваше последнее слово?

Спросила тихо, словно бы поверяя некую тайну, обращаясь только лишь к нему одному, даже не взглянув в сторону Зои Ярославны.

— Последнее, — слегка улыбнувшись, ответил Вершилов. — Вы прямо как судья, вот, глядишь, и последнее слово с меня спрашиваете.

— И спрошу, — голос ее звучал откровенным металлом. — Да, спрошу и заставлю вас ответить.

— Может быть, все-таки хватит? — спросила Зоя Ярославна, закурив новую сигарету. — Может быть, пора бы вам понять, что вы имеете дело с людьми чрезвычайно занятыми, по-настоящему усталыми…

— Я тоже человек предельно занятой, — оборвала ее Лариса Аркадьевна. — И устала, должно быть, не меньше вашего.

Отвернулась от нее, снова поглядела на Вершилова:

— Значит, последнее?

— Значит, последнее, — согласился он, его уже начала утомлять вся эта затянувшаяся история. — Последнее, — повторил и встал из-за стола, как бы давая понять, что больше говорить не о чем.

— Тогда я скажу, — начала Лариса Аркадьевна по-прежнему тихим, но все более накалявшимся голосом. — Скажу без всякого стесненья — и не только вам, уважаемый Виктор Сергеевич, но и другим людям, которым небезынтересно будет выслушать про некие порядки в некоей клинике.

— Вот как?! — Зоя Ярославна с непритворным любопытством обернулась к ней. — Интересно послушать…

— Кому интересно, а кому не очень, — отрезала Лариса Аркадьевна. — Выходит так, дал достаточно — все условия для лечения, а дал не совсем достаточно — и будьте здоровы, уходите куда глаза глядят…

— Простите, — сказал Вершилов. — Я что-то не очень вас понимаю.

— Нет, вы меня прекрасно понимаете!

— Поверьте, не понимаю, — сказал он. — Кто дал? Кому? О чем вы говорите?

— Нет, каков ангелочек, — презрительно произнесла Лариса Аркадьевна. — Я не я, и хата не моя, и вообще я еще невинный, словно голубок…

Вершилов снова сел за свой стол, вытянул вперед обе ладони.

— Может быть, вы начнете говорить более связно и вразумительно?

— Да, — она оглядела его, слегка сощурив глаза. — Начну. Ваш Вареников взял деньги, сказал, что должен поделиться с вами, а потому мой муж меньше чем за три сотни пусть и не думает лечь к вам в клинику, тем более что и палату за те же деньги Вареников дал отдельную…

— Что? — переспросил Вершилов. — Три сотни? Какие три сотни? — Ошеломленно взглянул на Зою Ярославну: — Вы что-нибудь поняли?

— Разумеется.

Зоя Ярославна пробежала пальцами по своим и без того гладко причесанным волосам.

— Чего ж тут непонятного? Наш Владимир Георгиевич соизволил предупредить, что в нашу клинику попасть стоит денег. А уж отдельную палату заполучить и того больше, верно? — Она повернулась к Ларисе Аркадьевне: — Соответствует действительности?

— Сами знаете, что соответствует, — угрюмо ответила та.

— Ну, вот, как видите, я во всем разобралась, — сказала Зоя Ярославна.

Вершилов сидел недвижно, опустив глаза, сжимая ладонями лоб.

Что же это такое? В самом деле — что? Вареников сказал некоему Ткаченко, что за деньги он устроит его в больницу, да еще в отдельную палату, да, кроме того, еще ему надо будет делиться с заведующим отделением, иными словами, с ним, с Вершиловым…

— Какая гадость… — медленно произнес он. — Какая омерзительная, подлая гадость…

Не глядя на Ларису Аркадьевну, встал из-за стола.