Признаться, я порадовалась за Тупикова и еще была от души довольна, что теперь уже можно не бояться обидеть его…

Осталось сказать еще несколько слов о наших соседях.

После той горестной истории я уже не могла смотреть на Гогу. Если я встречалась с ним в коридоре, я старалась поскорее скользнуть к себе, в свою комнату, чтобы не говорить с ним, не смотреть на него.

А он оставался таким же, каким был всегда: жизнерадостным, довольным собой, веселым и безмятежным. Вместе с братом они продолжали устраивать пышные застолья, приглашать нужных людей, менять дам, которые появлялись одна за другой в нашей квартире и снова исчезали, и опять им на смену являлись новые, а мне почему-то часто представлялась несчастная Капочка, словно живая она стояла передо мной: бледное, маленькое лицо, чуть дрожащие ноздри, опущенные ресницы, бросающие тень на впалые щеки, и туманный, как бы убегающий взгляд ее глаз, исполненный какого-то необычного, все нараставшего напряжения и упрямой, с трудом сдерживаемой силы. Должно быть, и в самом деле права была бабушка, когда сказала, что в Капочкином лице есть что-то трагическое.

Признаюсь, было страшно снова увидеться с Капочкой. Прежде всего думалось: ей будет совестно встретиться со мной, и я все медлила идти в госпиталь — и все-таки пошла. Спустя два дня, как обычно, вечером, после работы, я, разумеется, увидела в коридоре, перед палатой, Капочку.

Она несла в руках лоток с лекарствами, увидела меня, кивнула, проговорила на ходу:

— Иди, девочка, они тебя уже заждались…

И все. Как ни в чем не бывало. И я вздохнула с облегчением. Значит, все в порядке, все вроде бы нормально…

Однако когда я уже уходила домой, я снова увидела ее. Она стояла перед подъездом, поджидая кого-то.

Оказалось, она ждет меня.

— Пойдем пройдемся немного, — сказала.

Было скользко, утром накрапывал дождь, к вечеру подморозило, тротуар казался гладким, словно зеркало. Я взяла ее под руку, она слегка прижала локтем мою ладонь.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты осуждала меня.

— А я и не думаю осуждать, — ответила я.

Она не слушала меня, продолжала:

— Может быть, когда-нибудь поймешь меня, вдруг такое и с тобой случится.

— Что случится? — спросила я.

Она, я видела, опять не слушает меня, а продолжает говорить, как бы отвечая самой себе:

— Я ни о чем не жалею, так и знай!

Я молчала. Что я могла ей ответить?

— Я его любила и люблю, — сказала Капочка.

Оборвала себя, потом начала снова:

— Только не говори мне, что он плохой, не надо…

— Вы и сами знаете, какой он, — перебила я ее.

Она молча взглянула на меня.

— Я любила его, — повторили тихо. — Наверно, и сейчас люблю…

Я хотела ответить ей:

«Тогда пеняйте на самое себя, раз вы его любите…»

И опять промолчала. А она продолжала опять:

— У меня характер такой, я трудно с людьми схожусь. И сама не рада, что я такая вот уродилась, но ничего не могу с собой поделать. И никогда ни на кого я не взглянула, веришь, никто мне не нравился, а тут, как увидела Гогу, просто обо всем и обо всех позабыла. Он ведь не похожий ни на кого, веселый, словно солнышко, всегда такой радостный…

Я не выдержала:

— Какое еще солнышко? Он очень себе на уме, уж поверьте, мы с бабушкой бок о бок с ним и с его братом живем и хорошо их обоих изучили. Они только друг друга любят, больше никого, и никто им не нужен, они признают только нужных людей, и все, а так, можете не сомневаться, никогда ни для кого вот на столечко не сделают, если им это не выгодно…

Капочка, казалось, внимательно слушала меня. Потом сказала:

— Пусть так. Ну и что с того? Я знаю, он не любит меня и, наверно, никогда не любил, зато я люблю его, для меня на всем свете нет никого дороже его!

Я невольно подивилась. Что за сила любви, что за бескорыстная душевная открытость!

Мы прошли еще немного вперед, и она сказала:

— Ладно, не поминай лихом…

— Как так? — не поняла я. — Почему не поминать лихом? Вы куда-то уезжаете?

— Да, уезжаю, — ответила Капочка, голос ее на мгновение дрогнул. — Не буду больше здесь жить. Не могу с ним в одном городе находиться и его не видеть…

Голос ее звучал непритворной горечью.

— Куда же вы поедете? — спросила я.

Она пожала узкими плечами:

— Куда-нибудь, свет велик. Найду себе место…

Осторожно высвободила свой локоть, повернулась ко мне и вдруг быстро, почти мгновенно, прижала губы к моему виску.

— Спасибо тебе, ты добрая, я знаю, ты меня раньше, тогда, пожалела и теперь тоже, я знаю, жалеешь…

Это была правда. Мне было до слез жаль Капочку, обидно за нее, за неистребимую ее любовь, которую она вовсе и не стремилась победить…

В скором времени Капочка уволилась и решительно скрылась из глаз, ни слуху о ней, ни духу, как сквозь землю провалилась.