— Дочку? — переспросил Корсаков. — Вроде бы у нее дочки не было.

— Не было, — согласилась старуха. — А опосля появилась. Дело недолгое…

— А что, муж вернулся тогда с фронта?

— Вернулся, милок, как не вернуться, только, само собой, не к Дусе, а к жене своей новой. К ней и пришел тогда, с фронта. Стал с нею, как жил, снова жить поживать да добра наживать.

Когда-то Корсаков любил беседовать с деревенскими старухами. Ему была по душе их своеобразная речь, изобиловавшая неожиданными оборотами, их пословицы и поговорки, в основе которых всегда была некая жизненная, достоверная основа. Но сейчас он с горечью, с неизбывной тоской слушал рассказ старухи. Вот ведь как бывает: ехал, думал, надеялся повидать свою спасительницу, свою Дусю — не пришлось…

А старуха между тем продолжала:

— Стало быть, Дуся-то жила одна, с дочкой.

— Кто же отец дочки? — спросил Корсаков.

Старуха ответила не сразу:

— Люди сказывали, какой-то пришлый…

— Кто? — переспросил Корсаков. — Пришлый? В каком же году дочка появилась?

— Война еще не кончилась, тогда и появилась.

— В сорок четвертом?

Старуха кивнула:

— Надо думать. Говорю, война тогда еще не кончилась.

— Так кто же, кто отец был?

Корсаков крепко сжал руки, ожидая ответ, впрочем, ему подумалось: он уже знает всю как есть правду.

— Кто ж его ведает, — сказала старуха, — говорили, а кто, не запомнила, был какой-то солдат заезжий, заглянул в село да и ушел опять, а вот, глядишь, дочку-то, выходит, оставил…

— И что же, дочка живет теперь в Дусином доме?

— Где ж ей еще жить? — удивилась старуха. — Она у нас зоотехник, работящая баба, слов нет, у нас ее все уважают, дом себе построила заместо старого, поглядишь, какой дом-то, не наглядишься! Опять же отца приняла, отец-то ведь обратно вернулся. Хоть и не родной он ей отец, а все, как ни говори, не чужой.

— Когда же отец вернулся?

— Как Дуся померла, он в скором времени объявился, тут дело вот какое, больной стал, вот и потянуло на старости лет в отчий дом, куда ж еще деваться? Кому больной нужен, сам знаешь! Ну, а Валя его приняла, говорит, хоть ты и не отец мне, а все одно я тебя отцом звать буду.

— И они вдвоем живут? — спросил Корсаков.

— Зачем вдвоем? У Вали муж есть и двое сынов, цельная семья, как же вдвоем?

— А муж кто?

— Муж в соседнем совхозе, от нас не так чтобы уж очень далеко, главным инженером РТС, а сыновья в Смоленске учатся, в институте. Учеными будут, Дуся, бывалочи, говорила, хорошо бы у меня дочка ученая стала, вот и сбылись ее слова, и дочка на зоотехника выучилась, а внуки уж наверняка учеными станут, вот увидишь, как пить дать, станут, ребята старательные, разумные…

Корсаков молча глядел прямо перед собой.

«Дусины внуки, подумать только, я был в Смоленске, может быть, проходил по улице, и они, ее внуки, проходили в эту же самую минуту мимо меня».

Когда-то мама говорила, что люди каждый день, а то и каждый час так или иначе встречаются со своей судьбой. Умелые, цепкие, те никогда не упустят своего, знают, когда следует схватить, взять, никому не отдать, а другие так и пройдут, не заметив, не узнав, не взяв того, что им принадлежит по праву. Отец, бывало, смеялся:

— Ты, рыжик, у нас выдумщица не из последних…

Но мама не сдавалась:

— Уверяю тебя, мы нередко прямо по улице проходим мимо тех, кто мог бы стать любовью, другом, самым главным человеком в жизни, проходим мимо наших предполагаемых братьев или других каких родичей…

— И очень даже хорошо, — парировал отец. — Чем больше родичей, тем больше всякого рода сплетен, лучше их поменьше, а вот подлинных друзей побольше…

— Ну, не говори так, — возражала мама.

Отец, однако, не уступал ей:

— Вот возьми, к примеру, меня: я встретил тебя, свою самую настоящую любовь, судьбу, друга, называй как хочешь, больше мне никого не нужно. Абсолютно никого!

Давно это было. Нет уже ни мамы, ни отца, и слова эти, сказанные отцом, живут только лишь в памяти сына. А уйдет он, и слова погаснут навсегда…

«Сколько потерь, — подумал в эту минуту Корсаков. — Боже мой, сколько потерь, невозвратимых, незабываемых…»

— Покажите мне, пожалуйста, где живет Валя, — попросил он старуху.

— Сейчас, милок, как же не показать, покажу…

Старуха встала, зашагала рядом с Корсаковым. Она оказалась неожиданно высокой, чуть ли не с него самого ростом, шагала она быстро, уверенно.

— Вот, милок, видишь, крыша зеленая, а на крыше вроде бы петух стоит?

— Вижу, — ответил Корсаков.

— Вот он и есть, Валин дом, понял?

Корсаков протянул руку:

— Спасибо вам самое большое…

— Не за что, милок.

Старуха повернулась и все тем же быстрым, бодрым шагом пошла обратно. А Корсаков открыл калитку дома.