Шрифт:
— А тебе вот что скажу напоследок: ты мне глубоко противен, нет, больше того, омерзителен! Да, вот так-то, омерзителен!
Вершилов сильнее нажал фломастером на бумагу.
— О вкусах не спорят, поэтому я с тобой спорить не собираюсь…
— До чего же ты мне противен, — не слушал его Вареников. — Все, все в тебе отвратительно — и твоя морда гладкая, и то, как ты улыбаешься, как ходишь, словно лисенок, перебирая ногами, и голос твой, лицемерный и тихий, будто бы ты все время просишь прощения за то, что говоришь, а тебя никто не просит говорить…
На миг Вареников откинулся в кресле, как бы ожидая, что скажет Вершилов, но тот молчал, и он продолжал дальше с необычным для него жаром, почти страстью:
— Я тебя давно ненавижу. Еще тогда, когда мы жили вместе на Варсонофьевском, я тебя возненавидел, только я старался скрыть свою ненависть, просто мне было невыгодно показывать тебе, как я тебя ненавижу…
— Почему невыгодно? — Вершилов пожал плечами. — Вот уж действительно я и не подозревал о том, что для тебя в те годы представлял какую-то выгоду…
— Представлял, — оборвал его Вареников. — Вообрази, представлял! Мне было выгодно приходить к тебе, ты же знаешь, у нас никто не бывал, а у вас вечно толклись люди, и мне было все-таки интереснее у вас, чем дома…
— Стало быть, хотя бы чем-то сумел тебе угодить в ту пору, — чуть усмехнулся Вершилов. Странное дело: вот перед ним человек, который, сам же признался, давно, упорно ненавидит его. Ненавидит не за что-то, не за какое-то зло, которое он ему причинил, а просто потому, что ненавидит. И, как говорится, точка.
А вот он, Вершилов, не испытывает к нему ненависти. Разумеется, Вареников неприятен ему, они оба разительно отличаются друг от друга. Как сказала однажды Зоя Ярославна: «Вы оба полная противоположность друг другу и в плохом, и в хорошем. Впрочем, — поправила она себя, — у Вареникова нет ничего хорошего. Решительно, сколько бы ни искать, никогда ничего не найдешь!»
Помнится, он, Вершилов, тогда вступился за Вареникова. Спросил:
«Так уж и в самом деле: ничего хорошего?»
«Ничего, — отрезала Зоя Ярославна. — Ни на вот столечко!»
— Думаешь, я не знаю о том, что я здесь у вас не прижился? — Вареников словно бы сумел неведомо откуда разгадать мысли Вершилова. — Все знаю, не беспокойся, все понимаю и на ус мотаю…
Зазвонил телефон. Секретарь главврача пригласила Вершилова на совещание, на завтра в десять утра.
— Хорошо, — коротко ответил Вершилов и положил трубку.
Вареников встал, медленно постучал косточками пальцев по столу.
— Стало быть, подавать заявление? По собственному желанию?
— Да, — ответил Вершилов, впервые за все это время взглянув на Вареникова. — Желательно не позднее завтрашнего дня.
— Подам сегодня, — сказал Вареников, шагнул к дверям, но тут же круто повернулся: — А от своих слов не отказываюсь, ни от одного слова, так и знай!
— А мне что? — Вершилов пожал плечами, лицо его выражало полное, Вареников понял, абсолютно непритворное равнодушие.
Детское живет до старости, внезапно Вареникову стало на минуту обидно: неужели он так мало значил для Вершилова, что тот безразлично отнесся к его словам? Неужели ему все равно, что старый товарищ детства ненавидит его? Хоть бы спросил, в конце концов, за что такая ненависть?
Вершилов откинулся на стуле, пальцы его машинально чертили фломастером по листу бумаги. Вареников вдруг осознал: нет, он его ни о чем не спросит, ему просто-напросто неинтересно, почему его ненавидят. Должно быть, выслушал его и решил про себя:
«Ну и пусть, мне-то что…»
Вареников повернулся, на этот раз не обернувшись, резко захлопнул за собой дверь.
Почти тут же вслед за ним в кабинет вошла Зоя Ярославна.
— Что, все уяснил или еще сомневается? — спросила, усевшись в кресло, на котором только что сидел Вареников.
— Я сказал, чтобы он подал заявление.
— Вы — известный либерал. — Зоя Ярославна чиркнула спичкой, закурила, глубоко затянулась.
— Либерал? — переспросил Вершилов. — Ну, а что бы вы сделали на моем месте?
— Я бы собрала еще какой-то дополнительный материал на него и потом обрушила все собранное на его грешное чело. Уверена, у него грехов, словно клопов в старом диване, не оберешься!
— А вы кровожадина, — сказал Вершилов. — Так когда-то говорила моя младшая, когда я или мать чего-то не давали ей. Кровожадина, мокрая говядина! Можете себе представить, к тому же еще говядина, да еще почему-то мокрая!