— А тебе привезла новый рюкзак, будешь ходить в свои походы, а то на твой рюкзак смотреть страшно…

И Настеньке привезла клеенчатый фартук — по синему полю красные сковородки, голубые кастрюльки и пестрый чайник, чудо какой красоты фартук, Настенька расцвела мгновенно, надела фартук, помчалась к зеркалу, всплеснула руками:

— Вот это да, угодила Вера мне по самую душу… — и дернула Веронику за нарочно выпущенную на лоб густую светло-каштановую челку.

В скором времени Веронике дали роль Лидии в спектакле «Бешеные деньги». По целым дням она учила роль, сложную, многогранную, как говорил главный режиссер, настолько неоднозначную, что каждое слово, произнесенное Лидией, надо обдумать со всех сторон и произносить со смыслом, который, может быть, покажется даже несколько странным. Вероника была занята с утра до позднего вечера и, может быть, поэтому не замечала перемен, которые происходили с Арнольдом. А перемены были налицо, самые разительные, — Арнольд начал выпивать. Однажды явился домой поздно, во втором часу ночи. Вероника удивилась:

— Это еще что такое?

Он молчал. Она вгляделась, внезапно отпрянула от него.

— Настенька! — крикнула. — Настенька, погляди, он же пьяный…

Настенька выскочила из своей комнаты, хмурая, но свежая, сна ни в одном глазу, как и не спала вовсе, сказала сурово:

— Отойди, я с ним сама справлюсь…

Увела его в ванную, там раздела, умыла, он молча подчинялся ей, потом уложила спать в своей комнате, сама перебралась к Веронике, прикорнула на диванчике, рядом с постелью Вероники.

Ночью она проснулась, прислушалась: Вероника тихо всхлипывала, уткнувшись лицом в подушку.

Настенька присела на постель, силой заставила Веронику оторвать голову от подушки.

Вероника окончательно разрыдалась в голос, перестав сдерживаться.

Такое случилось впервые. Настенька не на шутку испугалась, решила звонить, вызывать неотложку, потом все-таки одумалась, не стала вызывать. Вероника немного успокоилась, хотя и повторяла все время:

— Что же делать? Что же теперь будем делать?..

Утром Арнольд клятвенно пообещал: больше никогда, ни единой капли. С грустью признался:

— Если не сменят у нас главного — уйду из театра, он мне все равно не даст жизни…

— Чтобы больше никогда это не повторилось, — строго приказала Вероника, он закивал головой:

— Клянусь, больше никогда в жизни!

И снова, спустя несколько дней, пришел домой, как сказала Настенька, на одних бровях, больше ни на чем…

И снова Вероника не спала всю ночь, плакала, захлебываясь, кляня себя, неудачливую, кляня Арнольда, к которому постепенно стала испытывать презрение, не жалость и, разумеется, не ненависть, а презрение, сама себе удивлялась, но ничего не могла поделать. А он окончательно распустился и уже чуть ли не каждый вечер являлся домой пьяный, а однажды и вовсе не явился ночевать.

— Все, — сказала Вероника Настеньке. — На этом все. Надо с этим делом кончать…

Голос ее звучал решительно, лицо вдруг окаменело, стало казаться старше, упрямее, даже злее.

— Да ты что? — испугалась Настенька. — Ты это всерьез?

Настенька сама о себе говорила не раз: «Я — простая русская баба, из-под Ярославля…»

И, как всякая русская, деревенская баба, сама никогда не пьющая, она сочувствовала Арнольду, непритворно жалела его, непутевого, даже всплакнула, услышав решение Вероники — расстаться с Арнольдом.

Она попыталась было уговорить Варю — повлиять на Веронику, пусть хорошенько подумает, прежде чем решать такой жизненно важный вопрос, Варя наотрез отказалась:

— Это дело Веронички (она привыкла звать Веронику только так — Вероничка), не нам ее переубеждать и уговаривать…

И вскоре Арнольд исчез из дома, исчез, как не было его никогда, забрал немногие свои вещи, попрощался с Вероникой, с Настенькой, Настенька заплакала, обняла его на прощанье, у Вероники — ни слезинки в глазах, молча протянула ему руку.

— Будь здоров, — сказала спокойно.

Он вышел из подъезда, привычно поднял голову, глянув в последний раз на окна квартиры, в которой прожил около двух лет, на всякий случай помахал ладонью, как бы приветствуя кого-то, скорей всего конечно же Веронику, которая, как ему думалось, хотелось думать, провожает его взглядом. Но ни одна занавеска ни на одном окне не дрогнула, никто не смотрел ему вслед…

В тот вечер в театре у Вероники был прогон, она волновалась, палевое шелковое платье сидело плохо, два раза его переделывали, ушивали, распускали, а платье по-прежнему сидело не так, как хотелось, кроме того, партнер, игравший Василькова, раздражал ее, казался староватым для этой роли, ему бы Телятева играть, а он взялся за Василькова, ко всему еще кружевной зонтик, который Лидия не выпускает из рук, внезапно сломался, пришлось срочно искать новый, а чуть ли не через десять минут выходить на сцену…

Но все кончилось превосходно, лучше и придумать нельзя. В конечном счете портнихи добились полной и абсолютной гармонии. Платье сидело как влитое. Потом помреж быстро отыскал другой зонтик, партнер разыгрался, вошел в роль и даже в конце спектакля сорвал не многим меньше аплодисментов, чем она, Вероника.

Домой отправились, как и всегда, втроем — Вероника, Настенька и Варя. Вероника была оживлена, все время что-то напевала про себя, потом оборвала пение, сказала:

— Умираю, хочу чаю! Полцарства за стакан чаю погорячее…