Вот именно так. Быть такой, как всегда, а что у нее в душе, это никого не касается. Решительно никого, только лишь ее самое.

Она закурила последнюю сигарету, стряхнула пепел в пепельницу.

Так, значит, за дело.

Открылась дверь, быстро вошла Клавдия Петровна.

— Зоя Ярославна, — заговорила взволнованно, чуть задыхаясь, наверно, бежала по коридору. — Идемте в десятую. Няне Кире плохо…

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Нянечка Кира Васильевна — все в больнице называли ее няня Кира — лежала в десятой палате. Это была сравнительно тихая палата, подальше от сестринского поста с беспрерывно звонившим телефоном, от телевизора, который начинал работать в холле уже с пяти часов, и койка была выбрана для няни Киры самая для нее удобная, возле окна.

За окном густо разрослись тополя, в ветвях неумолкаемый птичий щебет с раннего утра до вечера. Когда-то, тому уже много лет, няня Кира вместе с другими сестрами и санитарками сажала вокруг корпуса тополя и клены. С той поры они уже разрослись вовсю.

На тумбочке, рядом с кроватью, стояла банка компота, сваренного для няни Киры старшей сестрой Клавдией Петровной, лежали апельсины и яблоки. А в холодильнике Клавдия Петровна поставила домашний творог из молока и кефира, брусок сливочного масла и двести граммов нежно-розовой, без единой жиринки ветчины. Сестра Алевтина Князева специально ездила за ветчиной на Арбат, в диетический, там обычно бывала такая вот ветчина, свежая, розовая и без жира.

Но душа няни Киры не принимала еды. Она так и сказала Алевтине, то и дело забегавшей к ней в палату:

— Алечка, дочка, не принимает моя душа ничего съестного…

Заходила к ней Клавдия Петровна, пыталась соблазнить няню Киру:

— Хочешь, я тебе пирожок испеку с капустой? Или отбивную в сухариках зажарю? А то давай картофельный рулет с мясом завтра принесу, знаешь, такой, какой тебе всегда нравился, с поджаристой корочкой?

Няня Кира на все соблазны отвечала одинаково:

— Неохота, не хочу, не надо…

Руки ее, большие, широкие, с морщинистыми ладонями, раньше никогда не знали покоя, всегда были в работе — подметали, мыли, стирали, убирали посуду, подавали лекарства, приподнимали больных на кровати, вязали, шили, снова мыли, снова приносили и уносили еду, лекарства, воду…

А сейчас они были необычно спокойны, сложенные вместе поверх одеяла.

Зоя Ярославна вошла в палату, и, как всегда, больные повернулись к ней, но она первым делом подошла к няне Кире. Няня Кира открыла глаза, глянула на Зою Ярославну, та тоже молча, пристально смотрела на нее.

Зоя Ярославна не выносила нарочито веселого, лихого тона иных врачей; подобного типа врач, входя в палату, уже заранее широко и радостно улыбался.

«Как дела?» — спрашивал таким ликующим тоном, словно и не мыслил другого ответа, как: «Все отлично! Все очень хорошо!»

Обычно так спрашивал доктор Вареников, не всегда, к слову, дожидаясь ответа, потому что ему был решительно безразличен любой больной, безразличны его ощущения, его боли и жалобы.

— Что, Зоечка, — спросила няня Кира, — не успела прийти — и сразу ко мне?

Няня Кира ко всем, даже к главному врачу, обращалась на «ты».

— Разумеется, — согласилась Зоя Ярославна. Вынула из кармана часы, любила носить их в кармане, а не на руке, раскрыла аппарат Рива-Рочи, нацепила на уши фонендоскоп… — Итак, начнем, что ли…

И немедленно устыдилась своего веселого тона.

У няни Киры оказались неожиданно голубые глаза, обычно она носила очки, теперь же, без очков, лицо казалось меньше и словно бы моложе, а глаза голубые, совершенно ясного, чистого, не выгоревшего цвета. Зоя Ярославна с болью увидела, как мгновенно истончилась, стала прозрачной кожа на висках, на лбу, возле рта и руки — вечные работяги — пожелтели, словно бы ссохлись.

Няня Кира ни о чем не спрашивала, не допытывалась, как другие больные, что это с нею, надолго ли, сколько придется пролежать, сумеют ли врачи вылечить ее.

Пожалуй, она вовсе и не тревожилась за себя, может быть, потому что знала, инфаркт — дело серьезное, с ним шутить не приходится.

Сколько «инфарктников» приходилось ей обихаживать в прошлые годы! Приносить им лекарства, кормить с ложечки, подставлять утки и судна, поддерживать, помогать делать первые шаги отвыкшими от ходьбы ногами и, главное, без устали уговаривать: все пройдет, минует, словно злой сон, и опять возвратится здоровье, опять будет кругом — бегом хорошо…

Все отделение, все врачи и сестры, стремились помочь ей хотя бы чем-нибудь. Каждый час, а то и каждые полчаса кто-нибудь входил в палату: не нужно ли няне Кире чего-либо, может быть, подставить судно? Дать попить? Покормить? Подать лекарство?