Один голубок как бы почувствовал ее взгляд, перелетел с крыши на подоконник, легонько постучал клювиком в стекло.

«Ах ты, милый», — мысленно проговорила няня Кира, но тут же снова упала в глубокую, без конца и без края пропасть и снова очнулась и увидела как бы в тумане глаза Зои Ярославны. Зоя Ярославна что-то говорила ей, она не различала слов и сказала:

— Ты бы погромче, Зоечка…

Ей казалось, голос ее звучит обычно, сильно и громко, но на самом деле губы ее едва шевельнулись.

Зоя Ярославна низко наклонилась над ней.

— Что, няня Кира? — спросила она. — Что ты говоришь? Повтори…

Она долго ждала, что скажет няня Кира, но ничего не могла услышать. Погладила ее по щеке, по волосам, слегка растрепавшимся, натянула повыше одеяло. Няня Кира снова сказала что-то, Зоя Ярославна приблизила свое лицо к ее губам и услышала:

— Поеду, Зоечка, пора…

— Куда? — спросила Зоя Ярославна и взяла в обе свои теплые сильные ладони руку няни Киры.

— В Алексин… — прошелестела няня Кира. — Пора ехать…

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

— Кто не с нами, тот многое проиграет, — объявила во всеуслышанье Вика.

— С вами все как есть, — сказала Клавдия Петровна.

— Кроме меня, я не поеду, — вставила Соня, — Миша заболел.

— Что с ним? — спросила Вика. — Надеюсь, ничего серьезного?

— Радикулит, — ответила Соня. — У него бывает такой вот приступ раза четыре в год, и всегда не вовремя.

— А какая болезнь вовремя? — резонно спросила Клавдия Петровна.

Это было намечено еще месяц тому назад: отправиться всем отделением в предпоследнее воскресенье октября покататься на прогулочном теплоходе, провести вместе целый день.

Однако, как оно часто бывает, отказались многие — кто заболел, кому было недосуг, у кого нашлись неотложные дела, и таким образом рано утром на Химкинском вокзале в то тихое, солнечное утро октября собралось всего пятеро: Зоя Ярославна, доктор Самсонов, Вика, Алевтина и Клавдия Петровна.

— Вы — наш единственный мужчина, — сказала Клавдия Петровна Самсонову. — Будьте общим рыцарем.

— Рыцарь из него, прямо скажем, никудышный, — шепнула Вика Алевтине. — Но что же делать? На безрыбье…

Доктор Самсонов, несмотря на молодость, ему едва исполнилось тридцать, был обременен большой семьей: жена, маленький ребенок, тетка и слепая мать.

Может быть, потому он казался всегда озабоченным, несколько угрюмым, не очень общительным, как выражалась Вика, абсолютно некоммуникабельным.

Но на этот раз Федор Кузьмич словно бы превзошел самого себя: был весел, даже остроумен, необычайно разговорчив.

— Просто радуется, что хотя бы на день отдохнет от своей халястры, — тихо сказала Вика Зое Ярославне.

— А вот я, как мне думается, никогда бы не устала от большой семьи, — возразила Зоя Ярославна. — У меня маленькая семья, и я в детстве тоже жила не в очень многочисленной, представьте, я завидовала белой завистью подругам, у которых большие семьи, большая семья — это всегда весело, это интересно, это чувство какой-то защищенности, потому что сознаешь, что не только ты за всех, но и все за тебя…

Вика тряхнула своей золотистой, тщательно промытой хорошим шампунем гривой.

— Мне семья не нужна ни на вот столечко, я — прирожденная холостячка.

— А вот и неправда, — опровергла ее слова Клавдия Петровна. — Это ты на себя напраслину напускаешь, на самом-то деле ты самая настоящая баба, и семьи тебе очень даже хочется, и от детишек, знаю, никогда не отказалась бы…

— Вот и нет! — возразила Вика. — Все не так, все совершенно не так. Вы обрисовали себе схему и хотите меня втолкнуть в эту схему, а в жизни все куда сложнее…

— Ладно, будет вам, — сказала Зоя Ярославна. — Не то объявят посадку на теплоход, а мы пропустим…

Кто-то подбежал, разом остановился возле них. Юра Гусаров, теперь уже без малого полгода работающий в больнице.

Отдуваясь, вытер лоб и шею платком.

— Едва успел, я же за городом живу, меня ремонт путей подвел.

— Бывает, — меланхолично заметила Вика.

— Хорошо, что хоть сюда не опоздал. Если, конечно, не прогоните.

Говоря так, он смотрел на Алевтину, но вместо нее ответила Вика: