– Может, будет лучше, если вынудит.
– Катберт ответил, как и положено стрелку, но в голосе его слышалась тревога.

– Да. Возможно. Но это маловероятно, она слишком хитра. Встать придется пораньше.

– Хорошо. Карты тебе отдать?

– Когда ты вот-вот разделаешься с ним? Нет уж.

Роланд прошел к своей койке. Сел, уставившись на лежащие на коленях руки. Возможно, он молился. Возможно, о чем-то глубоко задумался. Катберт пристально посмотрел на него, а потом уткнулся в карты.

16

Солнце только поднялось над горизонтом, когда Роланд и Катберт двинулись в путь. Спуск, еще влажный от утренней росы, полыхал оранжевым огнем первых солнечных лучей. Дыхание всадников и лошадей парком вилось в воздухе. Утро это осталось у них в памяти навсегда. Впервые в жизни они выехали с револьверами в кобурах. Впервые предстали перед миром стрелками.

Катберт не произнес ни слова, он знал, что, начав, уже не сможет остановиться, будет нести привычную околесицу... а Роланд всегда отличался молчаливостью. И за всю дорогу лишь раз они обменялись несколькими фразами.

– Я сказал, что допустил очень серьезную ошибку.
– Разговор затеял Роланд.
– Ту, что открылась мне благодаря этому письму.
– Он похлопал по нагрудному карману.
– Ты знаешь, в чем заключалась эта ошибка?

– Не в том, что ты полюбил ее... не в том, - ответил Катберт.
– Это ка, тут никуда не денешься.
– Катберт испытывал огромное облегчение: он мог не только произнести эти слова, он в них верил. Такой он мог принять Сюзан: не возлюбленной лучшего друга, девушкой, которую он сам возжелал при первой же встрече, но посланцем судьбы.

– Полюбить - это не ошибка, неверно думать, что любовь можно как-то изолировать от всего остального. Пребывать в уверенности, что я смогу жить двумя жизнями, одной - с тобой и Элом, нашей работой, а второй - с ней. Я думал, эта любовь поднимет меня над ка точно так же, как крылья поднимают птицу над теми, кто может убить и съесть ее. Ты понимаешь?

– Любовь ослепила тебя, - с необычайной мягкостью ответил Катберт. Куда только подевалась злость, снедавшая его последние два месяца.

– Да, - с грустью признал Роланд.
– Она ослепила меня... но теперь я прозрел. Прибавим ходу. Я хочу покончить с этим как можно быстрее.

17

Они поднимались по проселочной дороге, где не так уж давно Сюзан (Сюзан, которая знала гораздо меньше как о происходящем в окружающем мире. так и о его устройстве) распевала "Беззаботную любовь" под светом Целующейся Луны. Там, где дорога уперлась во двор Риа, они остановились.

– Прекрасный вид, - пробормотал Роланд.
– Отсюда видна вся пустыня.

– А вот то, что ближе, мне определенно не нравится, - возразил Катберт, сказав чистую правду. Они видели неубранный огород с овощамимутантами и торчащее над ним двухголовое пугало. Во дворе росло одно дерево, листья которого уже пожелтели и свернулись в трубочки. За деревом стояла хижина, сложенная из неотесанных камней, над крышей торчала закопченная труба с нарисованным на ней ярко-желтым шестигранником. У одной стены под хлипким навесом лежали дрова.

Роланд видел много таких хижин, по крайней мере три они миновали по дороге из Галаада, но только эта прямо-таки излучала зло. Он никого не видел, но чувствовал, что на них смотрят, за ними наблюдают. Почувствовал это и Катберт.

– Надо ли нам приближаться к хижине?
– Он шумно сглотнул слюну. Въезжать во двор? Потому что... Роланд, дверь открыта. Ты видишь?

Он видел. Она словно ждала их. Словно приглашала войти, хотела, чтобы они сели с ней за стол и позавтракали в ее компании.

– Оставайся здесь.
– Он двинул Быстрого вперед.

– Нет. Я с тобой!

– Нет, прикрой мне спину. Если придется входить в хижину, я тебя позову... но если мне придется войти, старуха, что живет здесь, испустит дух. Как ты и говорил, может, оно и к лучшему.

При каждом шаге Быстрого исходящее от хижины зло все сильнее давило на сердце и рассудок Роланда. Да и запах стоял отвратительный - тухлого мяса и гниющих помидоров. И шел этот запах как от хижины, так и от земли, на которой она стояла. С каждым шагом усиливался вой червоточины, словно воздух вокруг хижины играл роль усилителя.

Сюзан приходила сюда одна, в темноте, думал Роланд. Я не уверен, что решился бы подняться сюда ночью, даже с друзьями.

Он остановился под деревом, всмотрелся в открытую дверь, от которой его отделяли двадцать шагов. Вроде бы разглядел часть кухни: ножки стола, спинку стула, закопченный очаг. Хозяйки он не увидел. Но она была в доме. Роланд чувствовал, как ее взгляд ползает по нему, словно вошь.