Голова кружилась. Сэр Уилмот не поскупился на угощение, и к столу вместо привычного в здешних краях меда и легкого пива подали сладкие южные вина и сидр, сначала кажущийся безобидным и совсем мягким, а потом бьющий в голову и вяжущий руки и ноги. Мартин, похоже, обнаружил это слишком поздно.

Голос волшебный сладко поет,

Дни напролет в лес парня зовет.

Колечко-подарок он с пальца сорвал,

Бросил в траву и в чаще пропал.

После припева рыжеволосая заиграла на флейте, вплетая ее звуки в печальный плач скрипки. Мартин огляделся и заметил, как у многих гостей, особенно женщин, на глазах блестят слезы. Небо — даже мать сидит, пригорюнившись, а отец гладит ее по волосам и что-то шепчет на ухо.

Ему стало неловко. Чтобы отвлечься, Мартин пробежал глазами по столу. Рыба с побережья, сыр, рубленная овечья требуха с луком и овсянкой, сваренная в овечьем же желудке, мелкие птички, которых ловили силками здесь в округе. Дичь, ягоды и орехи — из владений Тойнов, наверное, там у них на самой восточной границе начинаются леса…

Дни и седьмины текут как вода,

Стала девчонка от горя седа…

— пела девушка. Некоторые за столами уже плакали в голос, даже сама леди Боннибель. Мартину стало ее жаль. Обычно всегда веселая пухлая болтушка, дочь сэра Уилмота просто рыдала в три ручья, мать пыталась успокоить ее, а жених растерянно хлопал глазами и похоже был бы совсем не против провалиться сквозь землю. Мартин нахмурился. Песня красивая, но кто же исполняет такие на свадьбе? Даже ему в одиннадцать лет это понятно, а вот взрослым, похоже…

Солнце восходит и небо горит,

К тебе я вернулся, он говорит.

Подарок я твой отыскал, посмотри,

Не властны теперь надо мной фаэйри.

А, ну раз так… Он покачал головой и улыбнулся, глядя, как сэр Уилмот, покачиваясь, поднялся из-за большого господского стола, сунул девушке в руки туго набитый кошелек и принялся обнимать скрипача. Лицо красное, по щекам бегут слезы. Если сейчас еще надумает посвятить менестреля в рыцари, как когда-то старый барон его отца… Мартин тихонько рассмеялся.

Снова музыка. Потом леди Боннибель и ее жених поднялись, держась за руки, и домашний священник Тойнов, коротко стриженный благообразный толстяк в белой рясе выслушал их клятвы перед небом и людьми и объявил мужем и женой. Зал наполнился радостными криками и тени снова заметались по стенам; гости, встав и высоко поднимая руки с рогами и чашами, пили за новобрачных. Мартин решил, что сидра ему хватит и наливал себе только воду, но его все равно клонило в сон, а голова кружилась все сильнее. Скрипка и свирель мягко и негромко выводили новую мелодию; он оперся щекой на руку и слипающимися глазами следил, как в большом очаге пляшет огонь. Приглушенно, будто издалека, до мальчика долетали обрывки разговоров — кто-то из людей Тойнов рассказывал, что по слухам три дня тому назад гоблины высадились на побережье у Русалочьей Башни, разграбили тамошний монастырь и ушли в море прежде, чем подоспела баронская дружина. В ответ ему фыркнули — нашел тоже новости, такое теперь почти каждую седьмину происходит. И вообще, заткнулся бы, еще беду накличешь.

Совсем рядом детский голос допытывался, что это за фаэйри, о котором пели менестрели. Ответа не было, а ребенок не замолкал, спрашивал снова и снова, и наконец тойновский священник — по голосу, кажется, он — объяснил, что это язык эльфов, что так называют себя те, кто не смотрит в небо.

— А почему… — снова начал любопытный малыш. Мартин вдруг почувствовал, как веки становятся все тяжелее, тепло от очага обволакивает его, как уютное мягкое одеяло. Становится тихо и темно, звуки медленно исчезают, только где-то очень далеко убаюкивающе поют скрипка и флейта, но и они тают, тают, тают…

На его плечо легла чья-то ладонь и Мартин, вздрогнув, открыл глаза. Мать ласково спрашивала о чем-то; он рассеяно кивнул. Снова глотнул холодной воды из кружки, чтобы отогнать сон.

— … гоблинское войско было разбито и битва закончилась, и тогда там же, на поле сражения, эльфы предательски напали на измотанное войско короля Ройса, — рассказывал священник. — Но небо было на стороне людей, они выстояли под ливнем стрел, пошли в атаку, и тогда эльфы побежали, потому что хоть и были искусными лучниками, в честной схватке никому из них было не устоять перед рыцарями Золотого короля. Снова началась война, и была она тяжелой и долгой, потому что оружие у эльфов было волшебным.

— Что за оружие, отец? — встрял еще кто-то, взрослый судя по голосу.

— Они не выносят металла, поэтому наконечники их стрел и дротиков делались из лунного света и пробивали кольчуги и панцири, как бумагу, — ответил священник. — Так я слыхал, по крайней мере. У королевы одного из эльфийских дворов была арфа, звуки которой могли погрузить в сон целое войско, или заставить воинов смеяться и плакать, как младенцев. У правителя другого двора была чаша, глоток из которой исцелял любые раны и болезни.

— Да сказки все это, — прогудел кто-то и сразу же спохватился. — Простите, отец…

Священник не рассердился.

— Может, и сказки, но по крайней мере один из таких волшебных предметов, молот короля Диана, попал в рукиРойсу Золотому, и в Венардии с помощью этого молота до сих пор куют браслеты судьбы. Как бы там ни было, даже колдовством эльфы не смогли победить в этой войне. Небо было на нашей стороне, эльфов рассеяли и загнали под холмы и в самые чащи лесов, где кроны деревьев такие густые, что закрывают и солнце, и луну, и звезды. Потому и зовут их те, кто не смотрит в небо. Вот уже сотни лет они не отваживаются выходить оттуда и только вредят нам исподтишка…