Его губы трогает неприятная холодная улыбка, которая бесит до невозможности.

— Перестань себя так вести! — выпаливаю я.

Он вопросительно вздергивает бровь. На лице маска. Что думает на самом деле, вновь скрыто.

— Как скотина! — продолжаю агрессивно шептать. — Как ты ведешь себя с самого приезда! Тебе это вообще не идет!

— Ты же не ждешь, что я буду извиняться?

— Мы можем по-взрослому поговорить?

— О чем? Какие у нас варианты теперь? И ты, и я — оба изменили своим партнерам. Даже на алкогольный дурман не свалить: я не пью, ты кормящая мать. Можно сделать вид, что ничего не было. Или продолжить трахаться. Какой вариант тебе кажется более взрослым?

— Я слишком уважаю Руслана. Да и ты позаботился о том, чтобы мы с твоей девушкой установили приятельские отношения. Это невозможно, Алекс, я не хочу чувствовать себя паршиво.

— Как сейчас? — Он усмехается. — Тогда в следующий раз отбивайся активнее. Завтра я приеду купать Демьяна. Во сколько? В восемь?

Он второй раз за вечер идет к двери.

— Я позову кого-нибудь, — предупреждаю.

Никак не реагирует.

Я превращаюсь в костер, пылаю от смущения, злости, несправедливости! От его тупорылого поведения альфа-самца, который типа устанавливает правила, не слушая и не советуясь!

— Я с тобой больше наедине не останусь! И вообще, ты даже не предохранялся!

Алекс оглядывается. Мгновенно тушуюсь:

— У меня еще не было месячных после родов. Думаю, в этот раз выталкивать меня на аборт тебе не придется.

Он цокает языком:

— Быстро ты себе нового хоккеиста нашла, организм еще от родов не отошел.

Я сужаю глаза, собираясь испепелить его, гада. Алекс ищет кроссовки, я смотрю на его спину, на движения чуть скованные. Глаз отвести не могу.

Да что ты несешь-то, придурок?! Сам ведь на меня кинулся, сам целовал, как безумный! Боже-боже! Сколько же боли между нами, как с этим справиться?!

Прикрываю рот тыльной стороной ладони. Зажмуриваюсь.

Глубокий вдох-выдох. И произношу совершенно спокойно, искренне:

— У меня ни с кем другим ничего не было. Ни до нашего развода, ни после. Я не знаю других мужчин.

Алекс выпрямляется, качает головой и идет к выходу. Я вытираю слезы, развожу руками. Почти кричу ему вслед:

— Не было, блин! Тебя одного любила. Одного-единственного! Дурой была, это правда. Но любила только тебя! И твоего ребенка! Ну неужели ты не видишь? Не чувствуешь?

Он застывает. Трет лицо.

— Алекс... да поверь же ты мне! Ради Дёмы. Хотя бы просто выслушай.

— Мать твою, Ива! — Он вдруг оборачивается. — У меня души не осталось. Всю вытянула.

А потом как-то устало, что совершенно ему не свойственно, опускается на пол, запрокидывает голову на стену и закрывает глаза.

Молчит.

Не уходит. Не хочет уходить.

Сердце разгоняется. В прошлый раз, два года назад, Алекс все-таки ушел. Хотя я просила, умоляла остаться. Кричала ему о своей боли, которая, клянусь, была осязаемой. Физически ранящей. Моя боль пропитала воздух, она была всюду! Казалось, весь мир стал болью и я одна-одинешенька в ее эпицентре.

Сейчас я вновь это все чувствую — будто эхо доносится от помнящих стен. Я замираю так же, как тогда, когда не смогла ничего сделать. Время останавливается. Два года назад Алекс ушел и на этом все закончилось.

Теперь он сидит, зажмурившись. Верит? Пытается?

Я на цыпочках подхожу и осторожно присаживаюсь напротив. Так и сидим, молчим. Думаем. Пока не набираемся смелости и снова не смотрим друг на друга.

***

В ту ночь, сразу после зачатия, Алекс первым делом отправился в душ. Потом мы долго принимали вдвоем ванну. Я лежала в его объятиях, прижималась к груди, изредка целовала шею. Так сильно его обожала. Я даже почти не думала о том, какие у меня толстые ноги и безобразный живот, чем занималась все последние месяцы. Искренне обнимала, играла с пеной, с волосками на его груди. Алекс в основном молчал, только стискивал иногда крепко, в себя вжимая. Когда, наверное, накатывало. Чуть не потеряли же друг друга, глупые.

У него голова гудела после перелета, он от усталости не мог уснуть, как это часто бывало в таких случаях. Сон не шел, но и на активность энергии не оставалось. Алекс откинулся назад, дышал медленно.

— У тебя есть выпить? — спросил, немало удивив.

Потому что обычно не пил никогда. Алкоголь делал его не в меру веселым. Как по мне, так муж становился классным, но сам Алекс наутро стеснялся своего поведения, предпочитая оставаться трезвым.

— Магазины, наверное, не продадут уже, поздно. Хочу проспать часов десять. Заебался я, малышка. Надо к отцу сгонять завтра, они там клевые штуки придумали, будут патентовать. Только тс-с.

— Никому не скажу.

— Надо вникнуть, а котелок не варит. — Алекс постучал по макушке. — Просто ноль.

Мне так сильно захотелось ему помочь, облегчить состояние, что я ответила:

— Есть виски, кажется.

Потом, спустя время уже, догадалась, что это было зря. Почему я не выбросила ту бутылку? Понятия не имею. Она стояла в шкафу, внизу, где лежали подаренные мамой скатерти, которыми я в жизни не пользовалась.

— Будешь?

Алекс тогда уже напрягся, я ведь не пила виски, и никто из моих подружек не пил. Редко-редко — шампанское. У него испортилось настроение, а я не заметила. После ванны мы обтерлись, я приготовила легкий ужин, налила в стакан виски, добавила лед. Алекс покрутил в руках начатую бутылку.