– Зачем ты его со спины-то снимал? Не мешал ведь?

– Мешал. Ремень неудобный, я его отрегулировать хотел, снял и… забыл.

– Опять с тобой все «не слава богу», – хмуро фыркнула Аюми. – Ладно. Сейчас разведем костер и погреемся немного. Ночи теплые – не околеешь до утра и без спальника.

Вскоре под сенью леса заплясал небольшой костерок. Аюми села перед ним, скрестив ноги, нахохлилась, голову вжала в плечи, став похожей на недовольную птицу. Ощущала она себя крайне неуютно – в животе свербело от голода, вдобавок к которому в голову постоянно лезли дурные мысли, ставшие теперь неотъемлемой частью ее ежедневных размышлений.

Йен порылся в кармане и вынул оттуда очередной энергетический батончик, протянул девушке:

– На, держи.

– А тебе? – поинтересовалась куноичи, принимая угощение.

– Я обойдусь.

В этот раз голод переборол гордость, чего уж там говорить. Отправив пищу в рот, девушка блаженно прикрыла глаза. Удивительно, чувство сытости прогнало прочь все навязчивые мысли, и все же Аюми не удержалась от колкой фразы:

– Не думай, что я теперь за это буду тебе обязана.

– А я и не думаю, – непонимающе пожал плечами тот. – Ты до сих пор считаешь, что я пытаюсь всех подкупить?

– А разве это не так? – парировала куноичи, уверенная в собственных убеждениях относительно сидящего рядом парня.

– Нет.

– Ты дал в долг половине нашей группы, постоянно покупаешь всем в буфете еду…

– Я так к окружающим присматриваюсь, – перебил ее Йен. – Знаешь, деньги очень верный индикатор отношения к тебе. Думаешь, я слепой и не вижу, кто общается со мной из-за денег, а кто нет? Обижаешь, отец меня с детства учил разбираться в людях.

– Присматриваться, – недоверчиво повторила за ним Аюми, – зачем?

– Знаешь, чем больше у человека власти и денег, тем меньше у него настоящих друзей. Все пространство вокруг занимают искатели легкой наживы, искренним и честным через их свору уже не пробиться.

– А как же гламурные столичные красотки?

– Они страшные.

– Страшные? Экий ты привереда, – фыркнула Аюми, ощутив неприятный укол в груди (если уж Йену знойные светские барышни кажутся страшными, то она для него наверное вообще – страшила).

– Они страшные, – уверенно повторил Йен и пояснил, – говоришь с ними, и такое ощущение, будто они на тебя охотятся. Смотришь в глаза, а там пустота и стойкое желание урвать свое: зубами, ногтями, можно с мясом – главное урвать! Мне все время кажется – ковырни пальцем их макияж, и под штукатуркой змеиная чешуя проступит. Жуть. У меня к этим рептилиям стойкая непереносимость, от отца, наверное. Он считает, что моя мать такая же.

– Твоя мать?

– Да. Она ушла от нас, когда я был маленьким, и забрала сестру. Случилось это, когда у отца возникли проблемы с законом. Он бизнесом занимался, был богатым, успешным, но потом из-за долгов чуть не угодил за решетку. Тогда мама его и бросила, но отец выкарабкался, вернул долги, наладил дела, а потом двинулся в политику и занял пост губернатора. Мама пыталась с ним помириться, но не вышло – отец не простил ее.

– Ты с ней общаешься? – поинтересовалась Аюми, удивленная искренностью собеседника.

– Нет. Пытался, но я ей неинтересен. Я иногда общаюсь с сестрой – мама пытается вырастить из нее привлекательную невесту, чтобы она хорошо устроилась в жизни, – голос Йена обрел нотки скрытого раздражения.

– Не боишься, что сестренка твоя в рептилию превратится? – поспешила с комментарием Аюми, поздно сообразив о неуместности сарказма, но Йен, кажется, понял ее правильно.

– Я пытаюсь поговорить с ней каждый раз, когда встречаю, но, кажется, мама промыла ей мозги слишком сильно.

Парень произнес эти слова с неприкрытой грустью и тревогой. В тот миг Аюми почему-то представила, как глупо, наверное, она смотрится со стороны. Человек к ней со всей душой, а она язвит и недовольствует не по делу – вредная, заносчивая, злая зазнайка…

– Знаешь, Йен, главное, что твои родители живы, в отличие от моих. Я бы с удовольствием поменялась с тобой, если было бы можно…

Девушка улыбнулась как можно теплее. Ей хотелось поддержать собеседника, и, похоже, удалось. Йен заулыбался в ответ, тут же забыв о подступившей хандре.

– Пойдем-ка спать, нам еще доделывать карту завтра, – предложила куноичи, решив закончить беседу на мирной ноте.

– Пойдем, – кивнул Йен.

Первую половину ночи Аюми мучила совесть – вдруг Йен замерзнет? Но Йен не замерз. Спал себе преспокойненько, в отличие от девушки, которая ко второй половине ночи окоченела даже будучи в спальнике.

Сон не шел. Куноичи вертелась с боку на бок, пытаясь скрутиться поплотнее и согреться, но, похоже, энергии чудесного йенова батончика хватало ненадолго.