– Школа-интернат полутюремного типа при ОГПУ номер шестнадцать имени товарища Воровского по перевоспитанию малолетних преступников. Среднюю школу там окончил с аттестатом зрелости. Получил специальность слесаря. А потом флот. Вот и вся моя биография. Всё же неудобно перед братвой получилось: они там, а я тут как дезертир, вроде Рябошапки.

– Мы предупреждали о нестабильности ««окон»», - соврал я снова на голубом глазу.

В радужном пузыре появился Тарабрин и тут же ««окно»» за ним схлопнулось.

– Дорвался политрук до патронов, - вытер рукавом Тарабрин пот со лба. – Но, слава богу, промахнулся.

– Всё хорошо, что хорошо кончается, - высказал я банальность, только чтобы хоть что-то сказать в одобрение товарищу.

– Что теперь делать будем?
– задал вопрос Никанорыч.

– Что и планировалось, - отвечаю. – Людей спасать. Ты против?

Насупился боцман, но ничего не ответил.

– Только для начала надо пару оленей подстрелить, - пробасил Сосипатор, наконец-то отпустивший ручки пулемёта, - народ свой и тут кормить надо.

Звяк затвора резанул по ушам громче хлопка выстрела. ПБ [пистолет бесшумный конструкции Дерягина образца 1967 года] не подвёл. Толстый безбородый евнух расплескал мозгами и кровью по белёной стене барака и медленно сполз на глинобитный пол. Чалма упала с головы, полетела на пол и укатилась в угол, разматываясь по дороге. На его высоком лбу красное входящее отверстие от пули казалось индуистским знаком над остекленевшими серыми глазами. Заткнутый за широкий матерчатый пояс ятаган ему ничем не помог. Да и железка эта была так себе, даже трофеить ее никто из наших не стал.

Сбившаяся в кучу у противоположной стены, стайка девушек тихо взвизгнули и сомлели.

Стоящий у открытого темпорального окна с их стороны мичман огляделся. Больше внутри глинобитного барака охранников не было.

– Тихо, - прикрикнул он на девушек. – Встали и по одной пошли вон туда. Там свобода.

И показал им рукой с зажатым пистолетом направление на ««окно»», которое мутным мыльным пузырём слегка светилось вместо одной из стен. В другой руке у него был зажат китайский электрический фонарик на батарейках. Но, видя, что напуганные девчата никак не реагируют, коротко приказал.

– Братва, пошли. Борзо– борзо.

Из ««окна»» гуськом появились белорусы. Они, как и было оговорено заранее, просто похватали ближайших к ним девушек на руки и унесли их на нашу сторону.

Оставшиеся девицы только тихо выли на одной ноте.

Девчат было немного. Всего девять. Вчера, когда я наметил для операции именно этот барак, где отдельно содержались молодые рабыни, их было тут намного больше. Но разбираться, почему так нам было некогда. Как и что-то переигрывать. Время шло на секунды, пока наружная охрана не хватится, а той было много. Не меньше десятка здоровых хорошо вооруженных лбов. Не евнухов.

Вслед за белорусами в барак влетел Сосипатор со своими егерями. Процедура повторилась и барак опустел. Ну, как опустел? Мертвый евнух остался на месте.

И с удовлетворением от сделанной работы я закрыл ««окно»» в пятнадцатый век. Даже не пришлось самому входить в барак. Так и простоял всю операцию на ««нашей стороне»». Очень боялся, что будет много визга и крика, но девушки были явно в полуобморочном состоянии. Так что всё прошло можно сказать тихо. Тихо постреляли и на кошачьих лапах вынесли девчат к себе в Крым.

Ранее крымское лето на нашей стороне, прохладное предрассветное утро вместо душной делосской ночи. С Азовских болот тихим предутренним бризом отчётливо тянуло сыростью.

– Что так мало баб? – спросил у меня Сосипатор, пересчитав добычу.

– Откуда я знаю,- сплюнул я в траву. – Вчера там их было несколько десятков. Грузи, сколько есть.

Девушек - тростинок, пушинок худеньких передавали с рук на руки и рассаживали в кузове студебеккера под тент. Потом поили их водой по очереди при свете фонариков-динамок. Фонарик на батарейках я принёс только один – для мичмана, а остальных не хрен баловать. Еще батарейки заканючат таскать мне ко всему прочему.

– Вы кто? – напившись, спросила по-английски рыжая девица, возрастом постарше остальных. Лет так на взгляд двадцати. Английский ее был далёк от языка Шекспира, но понятен.

– Спасители, - ответил я на том же языке.

Девица была красива, что для англичанки редкость. Даже конопушки россыпью по носу и скулам ее не портили. Очухавшись, она смотрела прямо своими зелёными глазами. Смелая.

– Значит ли это, что вы нас дальше продавать не будете? – снова спросила она.

– Не будем, - ответил я и предупредил дальнейшие расспросы. – Все остальные вопросы потом. Хорошо? Сначала баня.