Рота старшего лейтенанта Цабута ворвалась на окраину села сходу немцы, а судя по вспышкам выстрелов в темноте, их было не более взвода, отошли за огороды и за крайние дома.

С чердака по разломанной бегом цепи грозно и слепяще ударил пулемет, с другого, словно соревнуясь кто быстрее, два автомата. Короткими очередями стреляли из-за углов домов, с огородов.

Рота залегла, кто-то еще попробовал ползти вперед, кто-то делал перебежки, чувствовалось, что первый азарт, первое дыхание атаки прошли.

Цабут подполз к командиру своего первого взвода:

– Вольхин, давай отделение вперед, уничтожить пулемет на чердаке!

Пятерка стрелков ползком достигла плетня, по одному перемахнула через него и по стенке прошла к чердаку. Сержант Мухин бросил гранату в чердачное окно и, еще не слыша разрыва, отбежал дальше по стене. На чердаке грохнуло, и пулемет заглох в ту же секунду.

– Давай к следующему дому!
– махнул за собой Мухин.

Застрелив на бегу какого-то выскочившего навстречу немца без каски, Мухин пробрался к чердаку следующего дома. За стеной хорошо были слышны гортанные голоса немцев.

– Двое к дверям, остальные к окнам, - крикнул Мухин.

Он бросил гранату на чердак и пробежал к бане, из-за которой то и дело сверкали вспышки из автомата.

Цабут, услышав взрывы гранат на чердаках, подал команду "В атаку!" и рота снова, дружно и с криками "Ура!" бросилась вперед.

Из церкви в центре села гитлеровцев выбили с помощью орудий взвода лейтенанта Агарышева, поставленных на прямую наводку, но дальше продвижение застопорилось одновременно у всех батальонов. Примерно на середине села гитлеровцам удалось закрепиться. Пять или шесть танков, стоявших за домами и прикрываемые автоматчиками, заставили залечь весь батальон Осадчего.

Роты Горбунова, пройдя краем села, застряли перед амбарами и скотными дворами, из которых плотный огонь вели несколько десятков автоматчиков. Батальон майора Московского после первого успеха залег, хотя и продолжал вести огневой бой.

Темнота из союзника в первые минуты боя превратилась во врага. Не видя своих людей, тогда как силы противника, казалось, возрастали, ротные и взводные теряли ориентировку и управление, а бойцы, не получая команд лежали, оглядываясь в темноте и тихонько перекликались, изредка стреляя по автоматным вспышкам.

Старший лейтенант Похлебаев, бежавший рядом с полковником Мажуриным, еще в момент сближения с противником заметил, что командир полка упал, но сгоряча не остановился, чтобы помочь ему. Когда бой немного затих, только орудия стреляли в темноту на вспышки выстрелов, Похлебаев побежал к месту, где примерно должен был лежать полковник.

Мажурин стонал. Пуля попала в легкое, и он уже истекал кровью. Из темноты показалась двуколка, с нее соскочил адъютант командира и Похлебаев, ощущая у себя на шее липкую от крови ладонь, положил полковника на повозку. "Пока обойдутся без меня", - подумал Похлебаев о батарее.

– Давай!
– крикнул он адъютанту, придерживая голову Мажурина.

– Хороший ты парень, старший лейтенант, с трудом превозмогая боль, сказал полковник.
– Бей их, гадов. А я еще вернусь, - и в темноте Похлебаеву показалось, что он даже улыбнулся.

"Застряли", понял Шапошников, выслушав через час после начала боя путаные доклады комбатов по связи.

Танк КВ, израсходовав боекомплект, ушел, и Шапошников, вспомнив слова Мажурина, что "будут танки", усмехнулся, но потом подумал: "Но хоть чем-то помог..."

Было ясно, что до утра, вылези они все из шкуры, немцев из села не выбить. А сами они, судя по вспышкам выстрелов тут и там, не собирались уходить. Еще часов до двух ночи Шапошников пытался, как мог, помочь комбатам продвинуть свои роты, но потом понял, что их даже не удается собрать и организовать, а к рассвету бой прекратился и сам собой.

Утром противник, получив подкрепление - десять танков и до двух батальонов пехоты, вытеснил 771-й полк из Милославичей.

А через полчаса после этого на разрозненные и не успевшие окопаться роты из села выползли десять танков, за ними поднимались густые цепи автоматчиков.

Батальон капитана Осадчего успел зацепиться за высотку с кладбищем, что отстояла от Милославичей метров на семьсот, а батальоны Горбунова и Московского оказались прямо в поле. Отходить дальше - значило быть уничтоженными в спину, и ротные положили своих бойцов за небольшими пригорками, в ложбинках и за редкими кустами.

Шапошников, наблюдая в бинокль, как тут и там поднимаются и отбегают назад фигурки бойцов, как от Милославичей выползают танки, а за ними в облаках пыли идет пехота, и прикидывая расстояние между ними, думал: "Опять вся надежда на Терещенко и Похлебаева. Если они танки сожгут - отобьемся и от пехоты..."