Пальцы скользили по жестким чешуйкам, легшим на виски Рейнхарда, в груди горело от нехватки воздуха, мир под закрытыми веками стал темным и жарким.

Серебро драконье чешуи спустилось цепью по виску к скулам, а после поползло к плечу, прячась в ворот черного камзола. Я положила ладонь ему на щеку, подспудно ожидая почувствовать их жесткость и прохладу, но чешуйки были мягкими и теплыми, как нагретая на солнце телячья кожа. Я видела, как меняется взгляд Рейнхарда, становясь жарким и жадным, как вытягивается зрачок и набирается в радужку темнота. Часть меня ни о чем не думала, а часть понимала, что делает и хотела продолжить.

— Скажи, что будешь любить меня, даже если я стану черным магом, — шепнула я куда-то в висок Рейнхарду.

Если он скажет «да», я расскажу ему все. Моих сил недостаточно, чтобы справиться с черным грузом тайн дома Тарвиш, поэтому прошу. У меня больше никого нет, Рей!

Рейнхард резко отодвинулся, взял мое лицо в чашу ладоней и серьезно сказал:

— Не станешь. Я не позволю тебе увлечься неверными вещами.

Половина моего сердца расцвела, подобно розе, а вторая часть поникла и умерла. Я не могу сказать ему. Интуитивно я вдруг поняла, что он не позволит меня пытать, не отдаст в артефакторную гильдию, не сделает энергетическим ресурсом. Не даст прожить эту жизнь в мучениях.

Он просто убьет меня.

Прямо сейчас, стоит мне только открыть рот и сказать, что я могу делать черные артефакты килограммами. И когда Рей наконец коснулся моих губ, поцелуй оказался соленым и горьким на вкус.

— Это была плохая шутка, да? — сдавленно усмехнулась.

— Отвратительная.

Как опытный волк, почуявший перемену погоды, Рейнхард уловил смену моего настроения. Он отстранился, нежно поправляя рукой упавшие мне на лоб волосы. Вторая рука, мягко тронув резинку чулка, двинулась выше. Наверное, у мужчин голова и инстинкт никак не связаны, и даже параллельны друг другу. Даже сейчас, через боль, мне показалось это очень страстным: смотреть на меня с таким участием и одновременно уверенно захватывать все новые территории моего тела.

— Тогда скажи, что будешь любить меня больной, старой и сумасшедшей, — потребовала я, и Рейнхард с готовностью согласился:

— Больной, старой и сумасшедшей.

— В горе и в радости?

— В горе и в радости.

Все же Рей был немного влюблен в меня, чутье, присущее каждой женщине от семи до семидесяти, пело во мне от восторга, звало окунуться с головой в сладкое тепло его шепота, рук, губ. Но я устроена по Пастернаку — во всем мне хочется дойти до самой сути. Особенно в сердечной смуте.

— Почему ты злился на меня, когда узнал мое имя? Я… что-то сделала? Или сказала? Или…

Я осеклась, но было уже поздно. Рейнхард с силой положил пальцы мне на губы, запрещая слова, серая радужка глаз загорелась алым, словно в один момент кто-то повернул внутри него невидимый тумблер. Хотя почему кто-то? Я повернула.

— Прррекррати, вейрра… Молчи об этом!

Уже знакомый мне гнев накрыл его огненной лавиной, но даже в кресло он откинул меня мягко, бережно, опасаясь навредить. Рейнхард не хотел открывать мне даже эту маленькую тайну, хотел продолжать хранить ее, калечиться об нее в одиночку. Мне не было хода в его сердце.

— Тогда уходи! Убирайся!

Я вскочила с кресла и бросилась к двери, распахивая ее в коридор. В эту секунду мне было наплевать, увидит ли нас кто-нибудь. Рейнхард тяжело дышал, не отводя алых глаз, сжимая кулаки, спинка одного из кресел тонко хрустнула, с такой силой он на нее опирался.

Он медленно прошел мимо, окатив горячим гневом, словно кипятком, но впечатления это не произвело, меня и саму потряхивало от ярости.

На пороге Рейнхард вдруг резко развернулся.

— Завтра я запрещаю тебе покидать пределы Академии, — сказал он с видимым усилием. — Тебе все ясно?

Едва он ушел, я бросилась в постель, зарываясь в сонного песика и давая волю слезам. Давно я не плакала, лет с пятнадцати, и вот, прорвало сопливую бездну. Сегодня все для меня было черным. Настроение, ночь, поцелуй, магия.

Утро не принесло облегчения.

Вчера я не просто совершала ошибку, я совершила кучу ошибок. Оптом, так сказать, совершила. Погода, словно уловив мое настроение, радовала ветром и гадкой изморозью, застывшей бисером на стеклах. Разве что на плацу было по-прежнему многолюдно, и дракониры с последнего курса, жгли мишени огненной магией.

Когда в дверь постучали, я не реагируя сразу же поползла к бытовой тумбе. Мы уже неделю кофейничали по утрам с женским спецназом, я смирилась с ними, как с меньшим из зол. Большее зло мне вчера книгу по темной магии принесло, как что в сортах зла я с некоторого времени разбираюсь.

— Доброго пламени!

Лике сияла, как новенький золотой, и была облачена в волшебной красоты парчовое платье.

— Неудобно в таком заниматься, — усомнилась я, забирая заказанный кофе.

Девочки, в отличие от меня, завтракали яйцами, стейком с толстыми лепешками, жадно поглядывая на поднос, уставленный миниатюрными пирожными всех мастей. Крохотные розовые, белые миндальные, круглые, синеватого цвета, усеянные бусинами драже, полоски разноцветной мастики, переплетенной в лукошко, где покоятся засахаренные орехи. Драконы любили сладкое почти так же сильно, как деньги. Особым шиком было выпекать пирожные в форме драгоценностей или особо ценных вещиц.