Шрифт:
Но главное значение этого года (1898) было в том, что в этом году были приняты Вивеканандой его западные ученики.
Они прибыли на его зов: мисс Маргарет Нобль в конце января, чтобы образовать вместе с мисс Мюллер образцовые институты для воспитания индийских женщин, мистрисс Оле Булль и мисс Жозефина Мак-Леод — в феврале [213] . В марте Маргарет Нобль приняла обет брахмачарья и имя Ниведиты ("посвященная"). Вивекананда горячо приветствовал ее перед публикой в Калькутте, как дар Англии Индии [214] . И, чтобы прочнее искоренить в ней всю власть воспоминаний, предрассудков и привычек ее страны [215] , он взял ее вместе с группой учеников в путешествие на несколько месяцев в Индию прошлого [216] .
213
Мисс Мак-Леод, воспоминания которой я, с ее любезного согласия, использовал, знала Вивекананду в течение семи лет, и он по месяцам жил под ее кровом. Но, очень привязанная к нему, она никогда не жертвовала своей независимостью. И он вполне допускал это. Он предоставлял полную свободу тем, кто не передавал свободно свою волю в его руки. Она оставалась поэтому другом и вольной помощницей, не посвященной ученицей, как Ниведита. Она рассказывала мне, что, прежде чем последовать за Свами в Индию, она испросила его согласие на это. Он ответил следующим повелительным наставлением (которое я записал по памяти):
"Идите, если вы хотите видеть бедность, унижение, грязь, людей в лохмотьях, говорящих о Боге! Но, если вы ищете чего-либо другого, не приходите! Ибо нам не под силу переносить еще лишнюю критику!"
Она строго следовала этому предписанию, вызванному болезненной любовью Вивекананды к своему униженному народу, оскорбления которого больно ощущала его раненая гордость. Однако раз ей случилось сделать одно насмешливое замечание по адресу какого-то брамина несколько странной наружности, встреченного ими в Гималаях. Вивекананда "обернулся, как лев" и, испепеляя ее взглядом, закричал:
"Руки прочь! Кто вы такая? Что вы-то сами сделали?"
Она, растерявшись, молчала. Позднее она узнала, что этот брамин, сам очень бедный, был одним из тех, кто, прося милостыню, собрал сумму, необходимую для путешествия Вивекананды на Запад. И она узнала, что истинная сущность людей определяется не тем, чем они кажутся, а тем, что они делают.
214
"Что я могу сделать, чтобы помочь вам?" — спросила она его по прибытии. — "Любить Индию!"
215
В этом никак не следует видеть духа мелочного шовинизма и враждебности к Западу. Когда, в 1900 году, он отправил в Калифорнию Свами Турьянанду, он сказал ему: "С этого дня уничтожьте в себе даже всякую память об Индии!" Чтобы глубоко воздействовать на какой-либо народ и приносить ему истинное добро, необходимо слиться с этим народом и забыть себя в нем: это принцип, который Вивекананда внушает своим ученикам.
216
Она рассказала об этом путешествии в Беседах Вивекананды, в своих "Notes of some Wanderings with the Swami Vivekananda". Я обязан также воспоминаниями мисс Мак-Леод, участвовавшей в путешествии, несколькими драгоценными заметками, в особенности о нравственной дисциплине, которой Вивекананда подвергал Ниведиту. Он нисколько не щадил ее инстинктивной лояльности по отношению к своему народу, привычек и моментов отвращения, свойственных западному духу; он на всякие лады унижал ее характер англичанки, гордой и рассудительной. Возможно, что он при этом хотел защитить себя и защитить ее от страстного преклонения, которое она к нему проявляла; и хотя чувство к нему Ниведиты было всегда абсолютно чисто, он, может быть, провидел опасность. Он безжалостно обрывал ее и систематически находил плохим все, что она делала. Он уничтожал ее. Она возвращалась подавленная, в слезах, к своим подругам, которые указали Вивекананде на его чрезмерную строгость. С тех пор он смягчился, и свет вернулся в душу Ниведиты. Она тем в большей мере почувствовала цену доверия учителя и счастье подчиняться закону его мысли.
Но любопытно, что, желая погрузить в религиозную бездну своего народа души своих спутников, он сам погрузился в нее так глубоко, что она, казалось, поглотила его. Великий адвайтист, поборник Абсолютного без образа и без лика, на глазах у всех прошел через кризис пожирающей страсти к легендарным богам, к царственной чете — Шиве и Матери. Без сомнения, он при этом лишь следовал примеру своего учителя Рамакришны, который также целые годы переживал экстаз любви к прекрасной богине. Но здесь поражает то, что Вивекананда приходит к нему после того, как овладел Абсолютным, а не до этого; и в свою страсть к ним он вносит трагическую пылкость своей природы, которая окрашивает его богов, в особенности Кали, совсем иной атмосферой, чем та, которой окружала их любовная нежность Рамакришны.
После пребывания в Альморе, где поселились Севье и где должен был быть воздвигнут Адвайта Ашрам, затем после путешествия в Кашмир на трех маленьких пароходах, которые поднимались по реке в Сринагарской долине, — Вивекананда предпринял в конце июля 1898 года, вместе с Ниведитой, большое паломничество в Амарнатскую пещеру, в ледяное ущелье западных Гималаев. Они присоединились к толпе из двух-трех тысяч паломников, разбивавшей на каждой остановке целый город палаток. И Ниведита была свидетельницей внезапной перемены, происходившей в ее учителе. Он стал одним из тысяч, соблюдая обряды самым тщательным образом, наряду с наиболее смиренными. Чтобы достигнуть цели, приходилось карабкаться целые дни по крутым склонам, совершать опасные переходы, идти несколько километров по ледникам, погружаться, несмотря на холод, в священные потоки… Второго августа, в день годового праздника, они подошли к огромной пещере, которая могла бы вместить целый собор: в глубине возвышался большой, изваянный изо льда Шива, в форме lingam. Каждый должен был войти в пещеру нагим, с телом, посыпанным пеплом. Оставшись позади всех и дрожа от волнения, Вивекананда вошел, близкий к обмороку; и там ему, простертому в темноте перед этой белизной, среди сотен поющих голосов, было видение… Ему явился Шива…
Он никогда не хотел рассказать о том, что он видел и слышал… Но впечатление, произведенное видением на его перенапряженные нервы, было таково, что он едва не умер. Когда он вышел из грота, у него оказалось кровоизлияние в левом глазу и расширение сердца, от которого ему не суждено было оправиться. С тех пор целые недели он говорит лишь о Шиве, он видит Шиву везде, он проникнут им: Гималаи в снегу — это Шива на своем троне.
Месяцем позднее им, в свою очередь, овладевает Мать — Кали. Она присутствует всюду, Божественное Материнство. Он поклоняется ей даже в лице четырехлетней девочки. Но она проявляется перед ним не только в этом умиротворенном виде. Его интенсивное размышление приводит его к постижению темного лика символа. Ему является могучее видение Кали, сила разрушения, скрытая за завесой жизни, — страшное Единое, покрытое прахом живых, уходящее в небытие, пылью всех явлений, поднятой его ногами. Ночью, в лихорадке, он ощупью пишет свою знаменитую поэму "Кали-Мать" и падает в изнеможении:
…Звезды бледнеют, Тучи покрывают тучи, Тьма трепещет и перекликается Среди рева бури, Души миллионов безумцев, Вырвавшихся из тюрьмы, Вырывают с корнем деревья, Сметают весь мир на своем пути. Мятежное море Вздымает волны горами, На приступ неба, черного, как смола. Мертвенная молния Открывает повсюду Тысячи и тысячи теней Зловещей, черной смерти, Они сеют бедствия, страдания, И пляшут в безумном весельи. Приди, о, приди. Мать! Ужас — твое имя. Смерть — твое дыхание. Каждый твой шаг разрушает И уничтожает целый мир, навсегда. О Время, уничтожающее все! Приди, о, приди, Мать!.. Кто дерзает любить страдание, Обнимать тело Смерти И плясать в хороводе Разрушения, — К тому приходит Мать… [217]217
Полное собрание сочинений Вивекананды, IV, 319.
Он говорил Ниведите:
— Учитесь познавать Мать в Зле, Ужасе, Страдании, в Небытии, так же как в Кротости и Радости!.. О Мать! Глупцы обвивают твою шею гирляндами цветов, затем отступают, пораженные ужасом, и называют тебя именем Милосердной… Размышляйте о Смерти! Поклоняйтесь Ужасному! Лишь через культ Ужасного может быть побеждено Ужасное и достигнуто бессмертие… Есть счастье даже в мучении. Мать — тоже Брахман. Даже и проклятие — благословение. Сердце должно стать местом сожжения. Гордость, эгоизм, желания, — пусть все обратится в пепел! Тогда, только тогда придет Мать!..
И англичанка, захваченная ураганом, с ужасом видела в вихре Космоса, вызванном индийским провидцем, крушение незыблемого порядка и опоры ее западной веры. Она пишет:
"Когда он говорил, я с изумлением открывала эгоизм, лежащий в основе веры в Бога-Провидение, благоволящего, утешающего, отстраняющего Бога, живущего в вулкане. Я открыла, что этот культ, в сущности (как говорит индус) — простая сделка (двойной счет) с Богом. И я постигла смелую Истину, бесконечно более высокую, того учения, которое показывает нам Бога, проявляющегося во зле, как и в добре. Я увидела, что истинное отношение, подобающее человеческому духу, это, согласно суровому слову Вивекананды, — искать не Жизни, а Смерти, броситься на острие меча, сделаться Единым с Ужасным и навсегда…"
Мы узнаем здесь ту, доведенную до пароксизма, героическую волю, которая является душой всех действий Вивекананды. Бесстрашная Истина, не признающая никакого смягчения, требующая, чтоб ее видели в ее грозной наготе. Вера, не ждущая ничего взамен своего бескорыстного дара — презирающая барышничество всяких "обоюдных деяний", обещающих вам рай, — вера, неразрушимая энергия которой подобна стали на наковальне под ударами кующего молота [218] .
Наши великие христианские аскеты также знали — знают и сейчас — это мужественное наслаждение. Сам Паскаль изведал его. Но, тогда как их оно приводило к отрешению от действия, Вивекананда ощущал от него как бы ожог каленым железом, который заставлял волю вздыбиться и с удесятеренной силой ринуться в сражение.
218
Даже нежному Рамакришне было знакомо грозное лицо Матери. Но он больше любил созерцать ее улыбку и ее прекрасные волосы.
"Однажды, — рассказывает Сиванат Састри, один из основателей и руководителей Садхаран Брахмо-Самаджа, — в моем присутствии принялись обсуждать атрибуты Бога, споря о том, насколько они отвечают запросам разума. Рамакришна остановил их, говоря: "Довольно! Довольно! чего ради спорить о том, разумны или нет атрибуты Божества?.. Вы говорите, что бог добр: разве вы можете убедить меня в его благости рассуждениями? Смотрите на это наводнение, только что погубившее миллионы! Как вы мне докажете, что так повелел благодетельный Бог? Вы мне ответите, может быть, что это наводнение смыло несчастные дела и удобрило почву… Но разве благий Бог не мог совершить все это, не поглощая тысяч мужчин, женщин и невинных детей?" На это один из собеседников возразил: "Значит, мы должны считать, что Бог жесток?" "О глупец, — воскликнул Рамакришна, — кто сказал вам это? Сложите руки, скажите смиренно: "О Господь, мы слишком слабы и слишком неспособны, чтоб понять твою природу и твои действия. Соблаговоли просветить нас!.." Не рассуждайте! Любите!" ("Воспоминания о Рамакришне" Сиваната Састри).
Познание грозного бога тождественно у Рамакришны и у Вивекананды. Но отношение к нему различно. Рамакришна склоняется и целует руку божества, пожирающего его сердце. Вивекананда, с высоким челом, глядит смерти в глаза; и мрачная радость действия вдохновляется этим. Он спешит броситься "на острие меча".