Шрифт:
— Это невозможно, пане-сержанту. Нельзя. Если даже Орлов и примет вас, если даже и обещает, то этого не будет никогда.
— Отчего? — встрепенулся Борщёв.
— Забудет. Больше ни отчего...
— Я опять напомню...
— Он опять забудет...
— А я опять... — воскликнул Борщёв.
— А он опять! — снова рассмеялся капитан.
После мгновенного молчанья, он заговорил:
— Садитесь ближе и слушайте меня обоими ушами, пане-сержанту. Хотите, вы будете офицером на коронацию?
— Хочу. В этом всё и дело.
— Вы, как измайловец, знаете офицеров Гурьевых? — странно спросил капитан, впиваясь в сержанта своими беловатыми глазами.
— Гурьевы товарищи мне и приятели. Я с ними в одном доме здесь в Москве остановился.
Капитан вдруг стал серьёзен, перестал улыбаться и ещё более пытливо впился глазами в лицо собеседника.
— Ваша фамилия как?
— Борщёв.
— А?.. Борщёв! Знаю... Слышал! Так!.. Сама фортуна мне вас подсунула. Брависсимо, пане-сержанту... Ведь это брависсимо? — вопросительно выговорил драгун.
— Что такое — брависсимо? Я, виноват, этого слова не знаю.
— Это значит... Это значит, что мы с вами сойдёмся. Хотите быть другом мне, сержанту-коханку?
И он протянул руку Борщёву.
Борщёв подал руку, но ничего не ответил. Бессознательное отвращенье к некрасивому офицеру с чужестранным акцентом сказывалось в нём всё сильнее.
— Ну, сержанту-коханку! Я, капитан Победзинский, вам услужу, а вы мне... Я буду даже добрее и доверчивее... Я начну первый. Сейчас же! А с вас услугу я попрошу после. Если императрица останется в Москве надолго, то вы мне здесь отплатите. Если уедем все в Петербург, вы там мне отплатите.
— Чем?
— А это тайна моя, сержанту-коханку. Не деньгами.
И подумав мгновенье, Победзинский прибавил:
— Вы коротко знаете офицеров Гурьевых? Вы их друг? Приятель? Вы их любите?
— Друг не друг, а так, товарищ...
— Только? Прекрасно. Добже! Добже! Ну, теперь о другом. Теперь о вашем деле. Я вас поставлю тотчас, как ставят охотника на лисицу или на волка, на такое место, где пройдёт Орлов, и вы скажете ему о своём деле. Добже?
— Спасибо вам. Но ведь он забудет.
— А я напомню...
— А он опять... — пошутил Борщёв, развеселившись и шутя подражая капитану.
— А я опять напомню!..
— А конец-то будет, вы думаете?
— Какой конец?
— Будет толк из напоминаний?
— Будет. Я письмо велю приготовить от его имени к вашему командиру. Мало того, перо очиню, в чернила обмокну и в руку суну, чтобы подписал. А ваш командир — Чертков кажется, подпрыгнет от этого письма Орлова и сейчас же вас представит к производству.
— Благодарю вас. Не знаю, как мне вам и отплатить, — воскликнул Борщёв.
— А вот после сочтёмся. Не надуйте, как буду просить отплаты, пане-сержанту.
— Никогда. Всё, что хотите, сделаю. Пешком в Киев пойду.
Победзинский поглядел на часы.
— Ого! Пора... Пора... Погодите здесь. Я осмотрю местность, где вас поставить на зверя, а вы оружие приготовьте и осмотрите. Поняли, пане-коханку?
— Нет. Что приготовить? — наивно спросил Борщёв.
— Приготовьтесь что и как говорить. Он ведь с вами долго не остановится. Только пройдёт мимо. Я вас поставлю на дороге из его кабинета к государыне наверх. Он пойдёт сейчас кофе кушать к ней. Ну, пора, пора...
И капитан Победзинский быстро вышел из комнаты, оставив сержанта одного.
"Вот неожиданно!.. думал Борщёв. Как с неба свалился этот драгун. А ведь он был выпивши немного... Только теперь прошло. И что он такое? Адъютант что ли? Там в горницах были адъютанты и он с ними, помнится, кланялся, когда мы проходили".
ХXIV
Через четверть часа дверь комнаты вдруг отворилась и Победзинский, не входя, махнул рукой сержанту...
— Идите...
Борщёв двинулся за офицером. Они прошли ещё одну маленькую горницу и вышли в большую швейцарскую, из которой, против большого подъезда, поднималась наверх парадная лестница.
Несколько придворных лакеев, гайдуков и один посольский егерь, стояли, ходили и сидели на скамьях. Люди не обратили никакого внимания на обоих явившихся военных. Только неподвижный, огромного роста швейцар, с большой буланой, важно смерил Борщёва с головы до пят и, не шелохнувшись, тотчас равнодушно отвёл от него глаза.