Кто-то в будущем может назвать войну, которая только что началась, как «война в белых кружевах», но, нет, кружева быстро становились красно-алыми.

— Это… господин полковник, но это же просто чудовищно! — посмел высказаться плененный Виллим Виллимович Фермор.

— А что, генерал-аншеф, Вы, немец? — игнорируя возмущение русского генерала Фермора, спрашивал Зейдлиц. — И я нахожу очень странным два факта: первый — это Ваше командование всего двумя дивизиями, что не соответствует чину генерал-аншефа. Второе — это количество припасов, что собраны в курляндских магазинах. По сему, не сложно прийти в выводу, что Вы, генерал, собирались вступить в должность командующего русским корпусом и только проводили рекогносцировку. Поэтому не ищите коварства там, где гениальный ум моего монарха лишь купировал угрозу.

— Господин полковник, я русский. Родился в России, пусть и корни моего отца и немецкие. А на Ваши оправдания я отвечу иной логикой. Как еще должна реагировать Россия, если у нее под боком начинается война, а пусть к Петербургу короче через Курляндию? — сказал Фермор, уже понимая всю бессмысленность этого общения.

— Да, Вы не немец! И произношение желает быть лучшим, — Зейдлиц попытался улыбнуться, но вышел, скорее, звериный оскал. — Впрочем, мой король будет рад встретиться с Вами.

Виллим Виллимович чувствовал себя униженным. Он сейчас, уже по дороге к Праге, где должен был находиться прусский король, понял, сколь много совершил ошибок, насколько был самонадеянным и уверенным, что европейская война должна быть цивилизованной, но не такой… Просто убить множество пленных потому, что они отказались принимать иное подданство? Да и это вероломное нападение — практически грабительский рейд…

Зейдлиц за три дня вычистил все, до чего дотянулись руки, а они оказались весьма загребущими и длинными. Полковнику претил подобный грабеж, который скоро перерос в то, что все окружные села были не только разграблены, но и лишены молодых и здоровых парней, которые должны были пополнить славные ряды прусской армии.

Однако, полковник понимал, насколько нужны ресурсы Пруссии. И он, Фридрих Зейдлиц-Курц дал своему королю возможность прокормить не менее чем полгода целый армейский корпус.

Единственно, что было не совсем понятно, так то, что некие силы дали отпор прусским кавалеристам в порте Либавы, где, по свидетельствам опрошенных русских офицеров были еще магазины, полные оружия и провианта. Зейдлиц чуть позже послал еще три полка уланов и один кирасиров, чтобы разобраться с защитниками порта. Однако, по прибытию, там уже никого не было, а магазины оказались почти пустыми.

Пруссаки оставили Курляндию в полной уверенностью, что уже скоро сюда вернуться. Русским придется потратить не менее двух месяцев на то, чтобы хоть как-то восстановить потерянные магазины. Зейдлиц мерил все именно прусскими реалиями, но он еще плохо знал русских. Это в мирное время можно и два, а в России, часто и за полгода, возмещать все награбленное пруссаками. В военное время русские либо сделают это в кротчайшие сроки, либо не сделают никогда.

Глава 10

Петербург

22 февраля 1752 года

Сегодня целый день должен был посвящаться пошаговому рассмотрению церемонии погребения. Александр Вист был в Зимнем дворце с семи утра и уже как два часа нетерпеливо перебирал ногами, прохаживаясь взад-вперед. Нужно было его принять, хотя очень не хотелось вникать в миллион тонкостей предстоящего мероприятия. Какой цвет будет траурных украшений, какая расцветка платьев рекомендоваться, во сколько будет «последний выход императрицы» и к тому пошаговая инструкция. Казалось, что регламентируется все, вплоть до того, когда именно должна стекать горькая слеза и по какой щеке вначале. Но это нужно, иначе просто не поймут.

— Александр, Вы молодец, я не ожидал, что ритуал будет таким сложным, — сказал я, рассматривая рисунки, но которых были изображены все этапы церемонии погребения.

— Спасибо, Ваше Императорское Величество, это работа многих, — в несвойственной ранее манере, Вист поскромничал.

— Помните, я говорил, что время для меня — самое важное. Правление требует участия монарха во многих начинаниях, — не дожидаясь, пока архитектор что-либо вспомнит, я продолжал. — По сему, я прошу Вас занять соседнюю комнату и там еще раз самостоятельно проиграть спектакль погребения императрицы.

Я хотел, чтобы Александр Вист для всех при дворе все еще, якобы, решал со мной проблемы погребального обряда. Поэтому он и был отправлен в спальню, что была соединена с рабочим кабинетом. Все будут уверены, что архитектор со мной, в то время, как я поработаю над иными проблемами.

Вист покорно, поклонившись, отправился в другую комнату. Архитектор не мог забыть моего требования о том, чтобы он распространял и в своем окружении и при дворе такой посыл, как трепетное внимание меня, Петра III, к вопросу предстоящего погребального обряда. Похороны должны были состояться через неделю, с отсрочкой не более двух дней. И пусть все будут говорить, а историки из будущего уверятся, что я трепетно относился к своей родственнице.