Нелегко приходилось и Трубецкому. Это он взял на себя функции, своего рода, пресс-секретаря, министра двора, даже завхоза. Оказалось, что Петергоф не был в состоянии прокормить большое количество людей. Елизавета Петровна собиралась через неделю ехать в Москву, праздновать годовщину своей коронации. Поэтому и продуктов было не так, чтобы много. Были отправлены люди в Петербург за продуктами для знати. Пришлось, использовать и вяленое мясо, и запасы круп. Вокруг скопилось немалое количество разномастных вооруженных людей, которых нужно было также кормить и желательно плотно и вкусно. Ситуация все еще казалась напряженной, а сытый солдат более психологически устойчив и благодарен.

У Петергофа и в его окрестностях сейчас были такие воинские подразделения, как гвардия, казаки Разумовского числом не менее пяти десятков, первый батальон Первого Воронежского егерского полка, командование над которым взял Суворов, не так давно, месяца три назад, прибывший в Петербург за своей порцией наград. Было и полторы сотни казаков, что подчинялись Кондратию Пилову, скоро уже должны подойти и гайдамаки полковника Шевича, которые управились в Петербурге, и Иван Бранкович прислал гонца с хорошими новостями. Так что вооруженным путем скинуть меня не получится.

Я сидел в комнате, где мирно и спокойно спал Павел Петрович — мой наследник. Ему еще было только два года и девять месяцев, а уже стишки декламирует, как профессиональный актер и смешно пошатывается, показывая косолапого мишку, который «и ногою топ!».

Это я вчера еще успел убедиться в том, что моим сыном занимаются и даже используют стихи, которые я привнес в это время.

Естественно была необходимость взять под надежную охрану детей, перечеркнуть даже возможность использовать Павла в неких играх. Получалось, что только я и он имеем право на престол. И все… теперь уже все! Нету Иоанна Антоновича!

К Павлу я решил зайти после разговора с пробудившейся тетушкой. Понимая, что вряд ли она уже может быть хотя бы похожей на себя прежнюю, я все же захватил флакончик с отравой. И во время бессвязного общения, то и дело думал подмешать. Мы были одни, и я имел такую возможность. И я не сделал это.

Не стану говорить о гуманности, эти пересуды лишние. Я подумал, что сделать это смогу еще не раз, но не сейчас, когда смерть государыни произойдет сразу после моего ухода. В тоже время живая, но неспособная Елизавета представлялась чем-то вроде того же молниеотвода. Еще жива императрица, и сердца подданных полны надежд. А в это время я постепенно, но неумолимо перехватываю все рычаги власти, как те, что были у Елизаветы, так и те, что она делегировала иным.

Тетушка была плоха! Хочется сказать, что она пришла в себя! Но нет! В себя она уже не придет! Это был больной человек, который не мог вразумительно разговаривать, с отсутствием какой-либо логики мышления. Елизавета то меня звала принцем Готторбским, то Ивана Шувалова, что уже почти не выходил из спальни государыни, назвала Александром Борисовичем Бутурлиным. Это я далеко не сразу понял, что упоминаемый Саша — это уже сильно давнишний любовник Елизаветы Петровны Бутурлин.

Теперь мне стало ясным, что Елизавета становится инвалидом и править не сможет. Кто иной может сколь угодно питать надежды на выздоровление императрицы, она уже никогда не станет прежней и не сможет ни в какой мере править. Но то, что она жива, делает невозможным мою коронацию. Или все же можно возложить корону? Нужно поинтересоваться этим вопросом. Можно же и ускорить… не хотелось бы, больше крови, что уже пролито вчера. А можно и отречение Елизаветы организовать. Но тут действительные союзники нужны.

Вот насчет тех самых союзников. С Михаилом Воронцовым нам не по пути. И даже не из-за того, что он из партии Шуваловых, уже бывшей партии, а потому считаю его приспособленцем. Да и нужно мне место вице-канцлера для вхождения в элиту своего человека, коим, смею надеяться, станет Трубецкой. Он резко пойдет на взлет, усиливая свое влияние и должен осознавать, что только я сделал его действительно влиятельным человеком в империи. Еще в качестве союзника вижу Миниха. К нему в Причерноморье уже отправились вестовые. Христофора Антоновича я планировал официально назначить генерал-губернатором южных земель, которые, скорее всего, назову Новороссией. Но сейчас он мне нужен в Совете, чтобы там было достаточно голосов именно моих людей.

Сложными и непонятными представлялись перспективы сделать моим союзником Алексея Григорьевича Разумовского. Вроде как увалень и тихий алкоголик, но нет: и своих казачков подтянул, и надолго не уехал, и быстро вернулся в Петергоф. Ходит по дворцу теперь только со своим братцем Кириллом, может, и для того, чтобы протолкнуть родственника куда повыше, к примеру, на место Петра Ивановича Шувалова.

Бестужев временным попутчиком стать может, он уже это подтвердил, и сейчас что-то хочет мне сказать, дал запрос на аудиенцию. Но я не хочу вокруг себя очередных интриганов. Работать нужно, а не интриги выстраивать. Но дипломатический корпус держится сейчас на нем, мне же нужны стабильные отношения с соседями и всеми остальными игроками на мировой арене. Как правильно составить ту или иную ноту, правила и этикет общения с послами, принципы дипломатической переписки — всему этому еще предстоит научиться. А пока пусть работает канцлер.

— Слушаю Вас Алексей Петрович, — начал я разговор, как только вошедший в комнату закончил кланяться.

Я выдрал ближайшую к спальне Елизаветы комнату и скоро оборудовал там рабочий кабинет.

— Ваше Высочество, нас не услышат? — спросил Бестужев.

— Нельзя быть уверенным во всем, но в этой комнате тайных мест нет, потому и говорить можно смело, — ответил я, приглашая канцлера присесть возле моего рабочего стола.

— Ваше Высочество, я пришел поговорить, если будет позволено, в открытую, — я изобразил приглашающий жест и канцлер продолжил. — Ваше назначение Шешковского главой следствия по случившемуся в Петербурге и окрестностях выглядит, уж простите, не совсем правильным.