Когда Виктор закончил татуировку, оповестил, что идёт в душ, а салон остаётся на попечении Бориса. Он в свою очередь хотел ещё потренироваться с птицами, но его остановила одна мысль. Получается, что для появления объектов из чужой кожи нужно избавиться от всех чувств и эмоций. А что ему делать, чтобы высвободить их из своей кожи? Наоборот переполниться ими? Но Виктор, очевидно, так не делает, а оружие из его кожи выходит.

Когда мастер вернулся из душа, Борис сразу бросился на него с расспросами.

— Виктор, вопрос есть. Если татуировки из чужой кожи выходят под влиянием моей бесчувственности и безэмоциональности, то, как мне быть с тату на моих руках? Они будут выходить по противоположному принципу или как?

Виктор остановился в дверном проёме и начал говорить прямо оттуда:

— Я уже говорил, что достать татуировку из чужой кожи сложнее. А вот когда она в твоей коже — ты её хозяин. Ты управляешь всеми чувствами и эмоциями, из которых она состоит. Всё о чём тебе нужно беспокоиться — не дать им тебя поработить, взять верх над тобой, иначе станешь одержимым.

— Проще, чем хотелось бы. Ладно, сейчас вы погоните меня в душ, поэтому пойду сам.

— Стой. Нужно хорошенько намотать тебе на руки пищевую плёнку. И особо воду на руки не лей.

Татуировщик забинтовал ему руки так, что нож к коже через щель не пролезет, не то, что вода. Юноша посмотрел на свои руки, а потом перевёл глаза с поднятыми как можно сильнее бровями на мастера.

— Я на счетовода похож с накладными рукавами. Это не слишком?

— Ты в них только душ примешь и всё. Так что вперёд и не задерживайся.

После душа сборы заняли немного времени и уже вскоре они были на улице. Борис вдохнул сладкий запах вечера, от которого закололо в затылке. По словам Виктора, бар находился на противоположной окраине города, но на их счастье один автобус шёл прямо к нему. Вечер был тёплый и безветренный. Солнце уже зашло и улицы начали наводняться ночными гуляками, к которым можно было причислить нашу парочку. Сигналы машин гудели, некоторые проносились с гремящей музыкой из салона, но Борис и Виктор их не слышали, так как автобус был переполнен болтливыми подростками.

Борис сидел у окна и смотрел на живые улицы, толпы прохожих и тусклые фонари. Он был рад посещению значимого для унтов места, а ещё больше радовался тому, что это был бар. Видимо, унты не все такие поборники правил как Виктор. Юношу внезапно пронзила мысль: «Чек с пивом он увидел до того, как сказал, что мы пойдем в бар?» По спине пробежался холодок от осознания предпочтений Виктора клин клином вышибать.

Начало пути в бар пролегало через широкую железную дверь на торце одного из жилых домов. Она предположительно вела в подвал и выглядела так, будто её не открывали лет десять и ещё завалили с другой стороны мусором.

— И что дальше? Я, конечно, понимаю, что это место не для людей, но у меня ощущение, что если мы её откроем, нас собьёт волна старых покрышек и газет.

— К каждой двери нужен свой подход. Вот, возьми, — Виктор протянул ему симмиринг и сделал два выстрела по двери из пистолета М1911.

Два отверстия на одном уровне по краям двери, но они не были дырками в металле. Перед глазами Бориса предстало невиданное до этого момента. Два бугорка, которые росли наружу как муравейники, и состояли толи из тёртого металла толи из кристалликов льда. Виктор вставил симмиринг в один из холмиков, и он втянулся внутрь, поглощая цилиндр. Пробитое место стало гладким, как и прежде.

— У этого места тоже есть эти чёртовы депозиты, — Виктор указал на последний бугорок.

Юноша хмыкнул, развёл руками и с размаха вставил симмиринг в холмик и сделал шаг назад, но его что-то потянуло за руку.

— А вот так лучше не делать.

Бориса потянуло к двери сильнее; руку заглотил по локоть бугорок, который стал больше. Он ощетинился и начал активно пульсировать, засасывая его внутрь. Юноша молчал, но часто и громко дышал. На его лице был страх и отчаяние. Когда холмик достиг плеча, появилось ещё несколько бугорков, которые принялись засасывать его тело активнее, чем прежде.

Когда голова была поглощена дверью, всё что предстало перед взором Бориса — это тьма, как за закрытыми глазами. Дышать он мог, но тяжело: воздух был спёртый. Он пребывал во тьме не более минуты и чувствовал, как его несёт поток, похожий на течение реки. Вышел он быстрее, чем вошёл. Его прямо выплюнули. Борис огляделся, он оказался в туалете, на полу которого лежал белый кафель. Место пустовало, но выглядело светло, прилично и, что немало важно, прибрано. Борис оглянулся, за ним была стена, покрытая всё тем же белым кафелем.