— Йес! Йес! Йес! — Боря запрыгал по комнате, изображая рок-гитариста.

Минут через пять вернулись взрослые, и мы устроили совещание, рассевшись на диване. Мне места не хватило, и я подпер стену, скрестив руки на груди.

— Будем ждать его здесь, — сказала бабушка, ее глаза сверкали праведным гневом. — У меня есть ружье, пусть только попробует кулаками махать!

— А вдруг не придет? — с сомнением проговорила Наташа. — Вдруг обрадуется, что мы все ушли, и в нашу квартиру приведет эту мышь удавистую?

Перемены в жизни настолько увлекли сестру, что о Владике своем она не вспоминала. Лишь изредка загрустит, уставится в одну точку, но я ловил это состояние и сразу же выдергивал ее из хандры.

— Что гадать-то? — сказал я. — Время покажет.

Наташа, сидевшая рядом с мамой, встала и раскинула руки.

— Давайте все обнимемся!

Первым к ней побежал Борька, потом подтянулись остальные и присоединился я. Вот это больше на семью похоже, чем то убогое, что было.

Бабушка встала и радостно объявила:

— Ну что, девочки и мальчики, давайте в честь воссоединения семьи накроем на стол и будем праздновать! Как же я рада вас видеть!

Пока мы, дети, играли в дурака, рассевшись на полу на ковре, и я бессовестно поддавался, мама с бабушкой ушли готовить. Вернулись они с казаном плова, где мяса было больше, чем риса, с банкой компота, маринованными грибами, вяленым мясом и миской квашеной капусты.

Наташка с Борей ели, как потерпевшие, бабушка смотрела на них и умилялась. Потом настала очередь чая и блинов с самодельной сгущенкой. Пожалуй, впервые за все время мы разговаривали, как люди: Наташа хвасталась, как мы рыбачили и заработали кучу денег, Боря — как нарисовал Дарта Вейдера и продал за пятьсот рублей. На самом деле за двести, но пусть прихвастнет, если ему от этого легче.

Выкатившись из-за стола, мы снова оккупировали диван, бабушка достала альбом, где были только мамины фотографии — с рождения и до совершеннолетия, и рассказывала историю каждой.

Мама, оказывается, была очень пухлым младенцем. Вот она на четвереньках улыбается — совсем крошечная, почти лысая, на чем только держится огромный бант? Вот уже стоит, держась за стул. Вот таращится на огромного медведя. Целая жизнь в одном альбоме. Интересно, бабушка специально так делает, чтобы дети взглянули на мать по-новому и поняли, что она тоже была звонкой девочкой, каталась на велике, получала двойки в школе?

Когда начало смеркаться, в дом повисло напряжение. Наверное, каждый представлял отца, заходящего в пустую квартиру, рыскающего по комнатам, извергая проклятья. Что он думает? Допускает ли мысль, что его жена может покончить с собой? Или он включил на нашем магнитофоне песню «Нет жены» и радуется? Будет ли нас искать или решит, что перебесимся и сами приползем?

Только время покажет, как оно на самом деле. Мне хотелось верить, что наш отец — не сферическое зло в вакууме, не бывает ведь абсолютных злодеев, что-то человеческое в нем должно быть, вот только как это в нем пробудить?

Бабушка готовилась к войне. С каждым часом становилась все мрачнее. Достала ружье, положила себе на колени. Мама смотрела на нее с ужасом, на ее лице читался вопрос: «Неужели ты и правда это сделаешь?» Да, сделает. Пожертвует собой ради нашего счастья, она умеет убивать врагов.

Будто прочтя мамины мысли, бабушка холодно заявила:

— Если ты не сможешь разрешить проблему, это сделаю я.

Очень не хотелось бы, чтобы ее посадили до конца дней!

В десять вечера, когда всех начало клонить в сон, на улице зарычал и смолк мотор автомобиля, скрипнули тормоза. Хлопнула дверца. Боцман залился лаем, и, перекрывая его, донесся зычный требовательный голос:

— Ольга! Выходи.

Примерно так в фильмах показывают маньяков, которые ищут сбежавшую жертву. Не сговариваясь, мы рванули в прихожую, окна на дорогу выходили только оттуда. Не включая свет, сквозь тюль мы смотрели на черную фигуру, выхваченную светом фар ментовского «бобика». Бабушка переломила двустволку, зарядила ее, говоря:

— Знаете, что такое жакан? Пуля. На кабана или медведя.

Мама расправила плечи, встала в проеме двери звездой, лицом к бабушке.

— Стой! Не смей! Я сама с ним поговорю.

Мне показалось, или и правда на лице бабушки проступило торжество?

Я не верил своим глазам. Решимостью мама напоминала терминатора, спускающегося в расплавленный металл. Включив свет на улице, она вышла на порог, залитая золотистым светом, шагнула в темноту. Бабушка сразу же выключила освещение во дворе — чтобы видеть происходящее в темноте, возле ментовского бобика, приблизилась к окну, отодвинула шторы.