Нас с Наташей на рассвете подняли жадность и азарт. У Наташки впервые появилось столько денег на руках, она даже свидание перенесла на вечер: жадность поборола любовь. Так глядишь и отойдет Владик на второй план.

На набережной было пустынно. Процокала когтям собака по асфальту. Прожужжал дед на мопеде, судя по удочкам — наш конкурент. Привычно фоном гудел порт. Закрывая горы, к выходу из бухты медленно двигался гигантский сухогруз, буксиры на его фоне смотрелись резиновыми утятами.

Мой родной город, как же я, оказывается, скучал!

Далеко по молу мы уходить не стали, каждый собрал свою удочку, и я позволил Наташке первой сделать заброс. Затрещала катушка, груз плюхнулся в воду. Сосчитав вслух до семи, чтобы не зацепиться за дно, она принялась сматывать леску, пожаловалась:

— Ничего, прикинь?

Я закинул груз максимально далеко, позволил ему немного опуститься. Подтянул — отпустил, подтянул — отпустил и констатировал:

— И у меня пусто. Идем искать.

Мы прошли весь мол, вернулись на свое первое место, и Наташка наконец поймала… окуня! Который клюнул, видимо, на остатки ставриды.

— Привал, — сказал я. — Завтракаем.

Я сел на картонку и свесил ноги, наблюдая, как сползаются на площадь торгаши, волокут огромные сумки, и аж сюда доносится голос зазывалы:

— Кофе черный и со сгущенкой! Чай. Пирожки горячие!

Наташка аж шею вытянула и жевать перестала, прошептала с набитым ртом:

— Ко-офе. Со сгущенкой. Настоящий.

Хотелось сказать, что настоящий — это турецкий заварной, но никак не растворимый, но я понимал, что для нее тот кофе, как для меня… Я даже не знаю, какая еда вызвала бы у меня такой трепет. Никакая. Но я помнил, как, будучи голодным студентом, заглядывал в выставленные на улицу меню ресторанов и мечтал, как когда-нибудь смогу пригласить девушку, заказать ей бутылку шампанского с морепродуктами, и мне не придется на это месяц копить. В отличие от меня, мой единственный сын, которого благоверная увезла в Турцию, когда ему еще пяти лет не было, никогда и ни в чем не знал нужды, как почти все дети, рожденные после нулевых.

Интересно, Турция тоже сгорела в огне войны? А Австралия?

— Карауль место, я сейчас, — сказал я Наташке.

— Ты куда?

— Грузики кончаются, надо прикупить, — соврал я, а сам рванул к продавщице кофе.

Купил у нее кофе со сгущенкой в бумажном стаканчике и осторожно, чтобы не расплескать, понес сестре. О, восторг в ее глазах точно стоил этих несчастных ста рублей! А когда она пить начала, вообще лицо делала, как при оргазме. Видел бы ее сейчас Владик, точно подумал бы, что что-то делает не так.

— Тебя Влад в кафе, что ли, не водит? — спросил я.

— Водил пару раз пирожные есть. И в кино, — с гордостью произнесла она. — И… в пивную. В основном туда.

«Вот говнюк», — подумал я и вспомнил про валютчиков.

Интересно, на месте ли они? Сейчас часов девять, должны прийти. Заодно и курс доллара к рублю узнаю. Мошенники вряд ли попытаются меня кинуть аж на пять долларов!

— Я на рынок сейчас сгоняю, разведаю, что там и как. Ты пока будь на посту — вдруг рыба пойдет.

— Рынок же далеко! Это час! — возмутилась Наташка.

— Так надо, — припечатал я и рванул к цели по знакомым-незнакомым улицам.

Иногда я останавливался, предаваясь воспоминаниям, потом ускорялся. Смысл ностальгировать, когда это теперь моя реальность, ее никто у меня не заберет. Петляя дворами, я поражался разрухе и аляповатости, тому, что все торговали всем, дороги изобиловали «москвичами» и «копейками», «волга-24», а в редкие иномарки тыкали пальцами, как в приземлившийся НЛО.

На подходе к рынку я обогнул стаю цыган, загонявшую двух хорошо одетых студенток, постоял подумал и решил, что эти — зубастые, отобьются.

Рынок только-только оживал. Торговцы сползались на рабочие места, все пространство вокруг обнесенной забором территории, включая обочины, было залеплено машинами — в основном «москвичами». Гул стоял, как в улье с гигантскими пчелами.

Рынок грохотал и лязгал, словно клацали гигантские челюсти. Подтверждая мою кровожадную фантазию, заорала женщина. В другом конце кто-то выматерился с кавказским акцентом. Рядом со мной остановилась тетка, похожая на фрекен Бок. От нее так тянуло жареным, что было нетрудно догадаться, что она несет в клетчатых сумках.