Ощущение тошноты и зябкости, пережитое тогда Арцименевым, сейчас с воспоминаниями вернулось, и сжало его всего. Он, опасаясь, как бы чего не вышло, сбросил скорость…

День, начав гаснуть, вопреки всем правилам неожиданно попросторнел, горизонт отодвинулся, и там, где надлежало быть краю земли, обозначилось не синее, как всегда, а ровно выбеленное небо.

Арцименев, первым обратив внимание на такое странное поведение природы, принялся гадать, к чему бы это — не к перемене ли погоды? Он хотел расшевелить Еранцева, тот сидел, задумчиво следя за дорогой.

Арцименев не решился беспокоить его. Он догадался, что, отмолчавшись, когда Еранцев спрашивал насчет того, как ему вести себя, если участковый всерьез займется им, он словно бы намекнул, что Еранцеву надо самому делать выбор. Он только сейчас понял, как трудно подталкивать человека к решению, которое для самого Арцименева было равнозначно решению покончить с собой. Что значила бы для него явка с повинной? Нет, нет, у него даже от одной лишь мысли об этом сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот лопнет от натуги. Он цепенел, будто уже в душу заползал холод тюремной одиночки, и небо, то самое небо, только что увиденное в радостной раскованности, сужалось в глазах, темнея краями. Неспроста, видать, говорят, что оно покажется с овчину. Надо еще раз, с новой силой заставить себя поверить, что все это случилось не с ним. И не с Еранцевым, а с кем-то третьим, неизвестным, одним словом, твердить и твердить то, что уже сегодня сказано Еранцеву. Так лучше будет. Когда Еранцев, поймет, что единственный способ спасти общее дело — самооговор, он будет в ловушке, поэтому Арцименев готов пролить слезу уже сейчас, загодя: ему и вправду жалко Еранцева.

Верно, Еранцев привык жить, обходясь самым малым, и к возможности лишиться даже этой малости отнесется спокойно, не убиваясь заранее, или, если не выдержат нервы, придурится и станет ждать развязки с беспечностью гусара, такое за ним водилось еще в школьные годы.

Этого на первых порах, пока «комиссар Мегрэ» разберется, что к чему, будет достаточно. Дай ему, Арцименеву, защититься, он сразу начнет вытаскивать из беды Еранцева — за другого постоять опять же легче. Люди нужные, слава богу, есть.

Арцименев окончательно уверил себя, что Еранцев дошел до всего своим умом, совсем успокоился, сказал как бы ненароком:

— Электронный блок получили к твоей установке. Я передал наладчику, приедешь, можешь приступать к стыковке.

Он, еще даже не слыша и не видя Еранцева, почувствовал, как тот оттаял, посветлел. Арцименев едва поборол искушение повернуться к нему, чтобы получить, как в награду, если не благодарность, то хоть улыбку. Он сам умилился сделанному им доброму делу.

— А я, знаешь, толкать свою установку в серийное производство, наверное, не буду. Покажу, продемонстрирую, и хватит. Только бы защититься…

— Защитишься, — наконец сказал Еранцев. — Обязательно. Слушай, Игорь, вот все хочу спросить и все духу не хватает. Ты с Надей как обошелся?

— С какой Надей? — округлил глаза Игорь.

— Ну, с той лаборанткой, молоденькой… — Еранцев сконфузился и оборвал себя на полуслове.

— С той-то? — облегченно проговорил Игорь и тут же обиженно спросил: — За кого ты меня принимаешь? Никаких административных мер я не принял. По-моему, она и не догадывается, что мне стало известно о ваших проделках. — Игорь вдруг встрепенулся, будто обрадовавшись удачной мысли, добавил: — А если начистоту, я знал обо всем с самого начала. Как только ты занялся монтажом, а потом этой своей… Надюшей. Вербовал или кадрился, точно не знаю, наверное, и то, и другое было вместе. Вот такая, старик, у меня информация. Агентура, как видишь, не дремлет…

— А что же ты молчал? — радостно удивляясь, сказал Еранцев. Он пристально, с волнением присмотрелся к виску Игоря, произнес с грустной усмешкой: — А ведь уже седеешь.

— Не по дням, а по часам, как в сказке, — утвердительно кивнул Игорь. — А сказать, конечно, тебе бы мог. На ковер вызвать, выговор влепить. Или, наоборот, помещение предложить, условия создать: мол, давай, дерзай! А я решил все оставить так, как есть. Думаю, пусть хоронится, пусть не дышит, пусть таится, как вор. Так творили и работали гении. Когда весь мир против них…

— Что ж, — Еранцев заслушался словами Игоря, вроде бы сказанными от чистого сердца. — Хорошо говоришь. Только масштабы преувеличиваешь.

Игорь помолчал, с какой-то внезапной отрешенностью стал глядеть на лес — где-то здесь, судя по показаниям спидометра, должна быть дорога в Прудищи. Поворот, проскок через лес, по ухабам, поле…

Вот гений доморощенный! Ему, видите ли, похвала не идет впрок. Начиная так рассуждать, Игорь незаметно разозлился, но вовремя остановил себя. Надо было держаться: не вздыхать, не морщиться, не болтать лишнего, покуда с Еранцевым еще не все ясно. Он, что-то вспомнив, порылся в кармане, вытащил листки.

— Это твои, — протянул он Еранцеву. — Там, на установке, оставил. Интересно, фторорганические соединения… Если ты этим займешься… Это, конечно, перспективно. Да, если синтезировать на основе эмульсий фторорганических соединений кровезаменитель…

— А почему бы нет, — Еранцев метнул короткий, тревожно загоревшийся взгляд, и по нему Арцименев узнал в нем давнего норовистого Мишку, то и дело прибегавшего в школу с какой-нибудь несусветной идеей. — Я знаю, этой проблемой уже занимаются… Но мне нужен многофункциональный заменитель, а не просто переносчик кислорода. Короче, комплексный. Понимаешь? Вот если бы у хирурга было шесть — восемь групп кровезаменителей. Пускать в ход при операциях легче, чем донорскую кровь. Все стало бы проще. И, конечно, надежнее… Скажем, подобрали с вертолета, видят, не дотянет до стационара, начинают оперировать.