– Так ты такую ерунду говоришь!

– Сам ты! Ерундовина фигова!

– Детский сад, штаны на лямках… - вздохнула мать.
– Приехали, хвала Аллаху! Как хотите, а я от вас подальше уйду, хоть деритесь.

Выйдя из машины, Ира задохнулась от восторга. Бесконечные земляничные поляны окаймляла говорливая речка, старинный лес манил будущим урожаем черники. По опушке разбежались молодые березки, будто играя с ветром в салки.

Воздух был напоен жарким солнцем и деловитым жужжанием насекомых, что трудились над цветами ромашек и колокольчиков, не обращая внимания на людей. Хотелось молчать, поклоняясь торжеству природы, ступать аккуратно, наклоняясь за каждой горстью спелых, духмяно пахнущих ягод.

Тень увязалась за Наилей, тоже устав от раздраженных голосов своих людей, а потом и вовсе убежала в лес. На удивление, Ира споро набрала свое ведерко, пришлось идти к машине, благо, в багажнике нашлась небольшая корзина с выстеленным старой газетой дном.

Через несколько часов все устали, проголодались. Решад расстелил большой плед, выложил к бутербродам соседки свои, с копченой колбасой, большой круг козьего сыра, связку бананов.

После обеда мать, сославшись на жару, ушла отдыхать на заднее сиденье автомобиля, дав молодым время побыть вдвоем, а молодежь, выкупавшись в теплой реке, улеглась обратно на плед, разомлев от солнца. Волчица набегалась по мелководью и растянулась в теньке под машиной.

Решад лежал на животе, положив голову на руки, прикрыл глаза, и Ира, воспользовавшись моментом, сквозь ресницы украдкой разглядывала лежащего поодаль мужчину, повернув к нему голову.

– Решад, а ты татуировкой шрамы забил, да? Нет, их не видно, если не приглядываться. Но как же их много…

– Да, матурым, после госпиталя сделал. Где по касательной задело - так оставил, где совсем неприлично - закрыл.

– Мне нравится твоя татуировка, но и без нее можно было.

– Клише - шрамы украшают мужчин?
– открыл глаза собеседник.

– Нет, зачем? Если так получилось, что они есть, просто дальше жить. Не оправдывая избитыми фразами.

– Удивлен.

– Я говорю, что думаю, сосед.

– Вот это и удивляет. Ты странная, нет в тебе всех этих… фантиков.

– А на каком языке ты думаешь?
– Ира перевернулась на живот, оказавшись чуть ближе, чем нужно, к собеседнику. В наклоне головы подперла кулачком подбородок, заглянув в серые глаза соседа.
– Ты же тоже билингва?

– Что?
– потом задумался сам, - на русском. Но иногда на татарском, когда с кем-то разговариваю на нем. Странно, пока ты не спросила, не замечал. Почему - тоже?

– Ну, у меня два родных языка, поэтому интересно, как другие люди в такой ситуации себя ощущают.

– У тебя второй какой?

– А?
– Ира отвлеклась на красивую бабочку, и не услышала вопроса.
– Слушай, Решад, а что сейчас тебе дается труднее всего, ну, после службы?

– И ты задаешь очень странные вопросы, не логичные, как они возникают в твоей голове? Никогда не привыкну. Ни разу такие откровенные разговоры с женщиной не вел…

– Пф-ф, где я, и где логика! Ну, так что?

– Знаешь, слова подбирать, - почему-то именно ей хотелось рассказать все, что ее интересует в его жизни, а не уклоняться от задушевных разговоров, как было с другими женщинами. С ней он был уверен, что не выплывут его откровения безобразными сплетнями.
– Курсантами разговаривали исключительно матом, сразу, с абитуры в Красном Селе, да и потом, десять лет, без передыху, идиомы, как песня, вылетали. А когда на прием изо дня в день таскается бабка - божий одуванчик, которая Ленина видела, еще вертикального, тщательно следишь за выражениями, чтоб объяснить доходчиво, что ее диагноз, «вот тут ломит и тут болит» - это естественная старость.

– Ага, я все удивляюсь, что бабки в поликлинике делают весь день?

– Клуб по интересам. Диагнозами меряются, симптомами делятся, нам кости перемывают.

– Хлебнул, да?

– Угу. Живет одна Яга в соседней деревне. Дети в прошлом году ей подарили медицинскую энциклопедию, занимательную, в картинках. Так забодала всех. И детей, и внуков, и нас. Как новую страницу прочтет - все симптомы у себя обнаружит, с товарками щедро поделится. Не выдержал, намекнул внучку ее, что только рукописи в печке не горят, а эта ересь - очень даже. Через неделю бабка по огороду заскакала, прооравшись от потери кладезя знаний, но в сторону больницы смотреть передумала. Бабусек наших перестала информацией снабжать. Мы от счастья чуть воздушные шарики не надули всем Конгрессом.

– А почему такой странный выбор профессии? Ну, врач, ладно. Но военный? Настолько жопа тянулась к приключениям? Нет, знаю я одного товарища, которому тоже шило тычет с автоматом побегать на адреналине с обостренным чувством справедливости. Но у него причины серьезные. А ты как дошел до жизни такой?

– Дед мой был врачом. Всю войну прошел, живым вернулся, только без ноги. Практически, он меня и воспитал. После смерти младшей сестры… бабуля слегла, отец запил, мама работала, «сеяла разумное, доброе, вечное», - горько усмехнулся Решад.
– У каждого в семье были занятия по душе, я сам по себе. Читать рано начал, где-то в пять, а в доме книг по медицине больше, чем рассказов Бианки о зверушках. Дед как раз и пробил такую больницу в поселке построить, работал в ней почти до смерти.