– Ниготков, - сказал я, - или необычный, или опасный, или какой-то странный человек.

– Серьезно?
– оторвавшись от вертушки Максвелла, страшно удивился Вадим Мильчин. Он устремил взгляд куда-то далеко вверх и задумался.
– Вот бы никогда не подумал!..

– Да что с тобой?
– серьезно спросил меня Борис.
– Из-за Ниготкова, что ли? А что он тебе, Ниготков-то?

– Если очень коротко, - сказал я, - он, этот Ниготков, весь фиолетовый. Так я теперь вижу. Понимаете?..

– То есть?..
– нахмурился Борис.
– Как видишь?

– То есть, - равнодушно проговорил я, - все люди, ну там еще деревья, птицы... цвета тау, а все остальное вокруг, как в черно-белом фильме, черное, белое и серое. А этот Ниготков фиолетово-розовый. Один!.. Вместе со всей своей одеждой.

– Не понял!
– нахмурился, энергично мотнул Борис головой.
– О каких деревьях цвета "тау" ты загибаешь? В каком фильме ты их видел?

– Я говорю, как в фильме, - черно-белом... Понимаете, заболел я!.. как-то вдруг излишне громко, с обидой в голосе сказал я.
– Что-то со зрением случилось. Жуткая цветослепота у меня, ребята. Черт знает, что происходит, цвета не вижу. Совсем не различаю. Ни одного. До сегодняшнего дня... Нет, до вчерашнего! А вначале появился цвет тау. В деревне там...

– Стоп!
– скорее себя, чем меня, остановил Борис.
– А Ниготков? Он фиолетовый, так? Почему же?

– Не знаю... Да, он фиолетовый.

Размахивая сумкой, вбежала Эмма Луконина.

– Ой, ну как только суббота и воскресенье, не соберешься. Здравствуйте!

– Абсолютная цветослепота?
– обхватив ладонью подбородок, сбитый с толку, подошел и стал прямо передо мной Вадим Мильчин.
– Нет, постой... Подожди, подожди! То есть как это - полная цветослепота? Ты же колориметристом-тонировщиком работаешь, ты же цветотонировщик, Костя! Поговаривают же: тебя цветокорректором пора поставить!

– Извини, Вадим, что я все еще цветотонировщиком работаю. Извините, ребята! Три дня ловчил. Думал, пройдет.

– По-моему, - вздохнув, сказал Борис, - дальтонизм по наследству достается. А у тебя что-то...

– Слушай, Борис!
– смеясь, сказал вдруг Вадим.
– По-моему, он нам заливает с этим цветом, а? Ведь ерунда все-таки! А? Вот я знаю, есть такое в химии - таутомерия. Вроде бы одно и то же, да не одно и то же! Например, искусственные витамины и естественные. Слово "таутомерия" происходит от греческого "тауто" - "тот же самый". То же самое что-то у Кости и с его тау-цветом! Выдумал же: видит цвет, какого другие и не знают!

– А давно стряслось-то у тебя это, старик?
– сочувственно спросил меня Борис.

– Дней семь назад. В деревне... Из-за свиньи. В полдень была сильнейшая гроза. А после грозы я вышел во двор...

В отдел быстро вошел директор.

– Здравствуйте! Где Дымкин? Ага! И тут всех развлекает.

Воцарилось тягостное молчание.

– Павел Иванович, - глядя в окно, замогильным голосом проговорила Эмма, - у Дымкина дальтонизм.

– Луконина, хватит!

– Ну чего хватит, Павел Иванович!

– Глупо все, конечно, получилось, - тихо проговорил я.
– Я расскажу. Когда в конце отпуска я был в деревне...

– Расскажите, Дымкин, поподробнее. Вот денек незаметно и пройдет.

Оторвавшись от вертушки Максвелла, выпрямившись, очень смело взглянув на директора, Вадим Мильчин сказал:

– Павел Иванович, насколько я понял, у Кости не дальтонизм, а полная цветослепота. Если не считать неизвестный людям цвет тау...

– А, и ты туда!
– тоном приятно удивленного человека произнес директор.
– Вы посмотрите, какой стал? Цвет тау!..

– И надо сначала разобраться во всем, - выкрикнул Вадим, - а потом уж!..

– Ну, Костя!
– едва ли не сквозь слезы сказала Луконина.
– Ну ты-то хоть что-нибудь скажи!.. Павел Иванович, он в отпуске был. И в деревне у него началась эта цветослепота из-за семьи.

– Так ты, Дымкин, женат?
– удивился директор.

– Не из-за семьи, - резко сказал я, - а из-за свиньи! И вообще я увольняюсь... Не могу работать.

– Гм!..
– Директор высоко поднял свои густые брови и плотно сжал губы. С секунду подумал и спросил: - Из-за свиньи, значит? Это кого ж вы свиньей называете, Дымкин? Так, были в деревне, поскандалили с кем-то вот так же, как с Ниготковым, и назвали человека свиньей? Возможно, и это надо будет выяснить.

– Все не так...
– сказал я, хмурясь.

– Возможно!
– Павел Иванович сел на табурет.
– Думаю, что не так. Рад бы думать! Но из чего это видно?!. А вижу другое: вы, Дымкин, сегодня наговорили Диомиду Велимировичу таких грубостей, что он вынужден был уйти домой. И только по его просьбе мы не стали вызывать "скорую". И конечно, за такие вещи вам придется ответить. Даже если у вас и были какие-то причины и основания высказать Ниготкову свою неприязнь.

– Ну что ж, Павел Иванович, - сказал я.
– Ответ так ответ.