– Но ведь им не поверили?

– Это обычное дело, как я уже говорил. Кстати, была ещё одна интересная история. У меня их много. Один сапёр, у него даже оружия не было кроме плотницкого топора, ну и ножа, выходил в одиночку из окружения и наткнулся на стоявшую на позициях немецкую гаубичную батарею. Ночь, часовые бдят, стальные спят. Я не буду описывать, как он топором зарубил часовых, а потом с ножом в руках проникая в палатки, резал спящих артиллеристов, но факт остаётся фактом, он это сделал. Потом обложил ящиками со снарядами гаубицы, облил их бензином из баков грузовиков и поджёг. Этот неизвестный герой действительно уничтожил батарею. Когда он следующей ночью перебрался к нашим, ему не поверили. Однако, когда отправленные разведчики выяснили, что это всё правда, то искать героя было поздно, его давно отправили на фильтр, чтобы там, опросив, направить в часть. Никто даже не запомнил, как его звали. Вот некоторые не самые честные тыловые командиры и решили этот подвиг приписать себе, ну и приписали, отправив рапорт наверх. Мне об этом писарь раненый рассказал. Сам им наградные листы оформлял.

– Как-то всё это нехорошо было, подло.

– Подло? Хм, вы даже не знаете, что такое подлость. Тех командиров я не осуждаю, вполне обычная практика. Есть одна история, рассказанная мне тем самым раненым генералом. От первого лица, так сказать. Вот там была настоящая подлость, и главное, что виновник этого просто не понимал, даже не осознавал, что он совершает её. Как будто так и надо. Эта история среди фронтовиков известна, может, кто услышит её с подробностями, и только. Время у нас ещё есть?

– Да, пока есть.

– Как вы, товарищи слушатели, наверное, заметили, когда я описываю историю, то иногда прерываюсь, чтобы прояснить тот или иной момент. Фронтовики знают, о чём я говорю, и им разжевывать, объясняя, не нужно, это всё для вас. Объясняю я тем гражданам, которые находятся в тылу, гражданским, они все не знают всей специфики войны. Иначе они просто многое не поймут. В этой истории мне тоже придётся отвлекаться, чтобы прояснить некоторые моменты. Что ж, начнём.

– Будет интересно послушать, – согласился диктор.

Главный редактор, что стоял в дверях и держал трубку телефона, я, кажется, догадываюсь, с кем он разговаривал, кивнул. Нам дали добро на рассказ. Реального случая, между прочим.

– В какой это произошло дивизии, я говорить не буду, всем, кому полагается, это и так известно. Начинается этот рассказ с подвига. Самого настоящего подвига. На позиции одного из батальонов дивизии рано утром началась разведка боем, немцы прощупывали нашу оборону и, видимо нащупав, начали раз за разом атаковать позиции. Противотанковую батарею быстро уничтожили, позиции выдали выстрелами и поднятой пылью. Обычно перед стволами пушек землю поливают водой, чтобы при выстреле не была поднята пыль, но тут артиллеристы то ли поленились, то ли не успели, их быстро обнаружили и уничтожили. Вот и остались бойцы с одними гранатами против танков. После первой атаки шесть танков замерли чадящими кострами над окопами батальона, остальные отошли, после второй этих костров уже было тринадцать. Последовала третья атака, и её отбили. Почти. В одном месте защитники были выбиты, и в наш тыл прорвался один танк. Командир станкового пулемётного расчёта, сержант, пытался добежать по окопам и бросить на танк бутылку с зажигательной смесью, но просто не успел. По иронии судьбы это оказался не средний танк, они все горели, а лёгкий, которых к тому моменту у немцев осталось очень мало, уничтожили их наши. Это был «тэ-два». Стреляя из своей скорострельной автоматической пушки, он устремился в тыл. Может, не заметил КП батальона и ушёл в низину, а там овраг, где сложены на носилках наши раненые, кого вынесли с поля боя и не успели эвакуировать в тыл. Немцы любят издеваться и убивать наших раненых, я об этом уже говорил, да и из писем с фронта от очевидцев это ясно. Вот и экипаж этого танка решил поразвлечься, обнаружив раненых, он устремился к ним. Бойцы пытались перекрыть ему путь, но пушка танка стреляла и стреляла, выбивая целые бреши в защитниках, так что просто никто до него не добежал. Среди раненых в овраге был простой счетовод в колхозе, призванный из деревни Клюево из-под Воронежа, Пётр Евграфов. Коммунист с двадцать второго года, крепкий такой сорокалетний мужик, он занимал должность замполита и носил старшинские знаки различия. Получив довольно тяжёлое ранение руки, к моменту третьей атаки он очнулся и решил, что раненая рука – это не та причина, чтобы прохлаждаться в тылу, и он, отмахнувшись от санитаров и фельдшера, который наложил повязку на его руку, пошатываясь от большой потери крови, направился на позиции. Вот так и получилось, что между ранеными и танком оказался Евграфов. Он уже две недели как воевал и считался опытным фронтовиком. Кроме гранаты, к тому же оборонительной без осколочной рубашки, «РГД-тридцать три», при нём ничего не было, но опытный и умный боец даже с такой гранатой может что-то сделать, а замполит был действительно соображающим командиром. Зная, что самое уязвимое место у вражеских танков – это надмоторная полка, сразу за башней, там жалюзи для вентиляции и охлаждения двигателя, он также понимал, что повредить двигатель такой гранатой невозможно. Если бросить её, то, взорвавшись, она максимум лишь слегка контузит экипаж и повредит жалюзи, да и то не факт. Любой сапёр скажет, что если взорвать заряд, то взрывная волна пойдёт туда, где легче, вверх и по бакам, оставив лишь маленькую ямку.

Вот если выкопать яму, заложить заряд и закопать его, то взрывная волна пойдёт во все стороны и получится большая воронка. Об этом Евграфов тоже знал. Поэтому он залёг, и когда танк, звеня гусеницами и ревя мотором, пролетел рядом, то вскочив на ноги, догнал его, с трудом взобрался на броню и, приведя гранату к бою, просто лёг на неё. План старшины сработал, граната взорвалась, были повреждены не только жалюзи, но и мотор. Танк остановился, заглохнув, не доехав до раненых буквально считанные метры, и начал дымить. Подбежавшие бойцы, пока другие уносили раненых подальше, вскрыли люки и забросали гранатами, уничтожив экипаж. Герой погиб, но раненые были спасены. Командир батальона, на глазах которого всё это произошло, сразу же написал приказ на награждение Евграфова Золотой Звездой Героя. Во время этого эпизода в штабе батальона также присутствовал комиссар полка, он привёл помощь и зенитную пушку, и он тоже всё это видел. Поэтому поддержал комбата и лично повёз наградной лист в штаб полка. Вот такое было начало этой истории.

Командир батальона, когда бой стих и наступил вечер, отобрал первую партию для отправки в медсанбат из легкораненых, их было одиннадцать, и это были настоящие герои. Кто танк подбил, кто из пулемёта пехоту проредил и положил её, отчего она от танков отстала. Татарин Ильнур Аллояров, например, вытащил с поле боя шестерых раненых бойцов и командира своего взвода и бутылками с зажигательной смесью поджёг два танка. Все герои, молодцы. Уже наступила ночь, поэтому решили отправить их утром, и утром одиннадцать бойцов и несколько командиров ушли к штабу полка, там машина попутная должна была быть. Вот их и подкинут до медсанбата. Теперь и сама эта, не побоюсь этого слова, гнусная история. В том полку, в штабе служил молодой боец, писарь. В тот день утром у него прихватило живот, может, съел что не то, вот он, бросив все дела, побежал в туалет, прихватив пару листов бумаги со своего стола. Вроде бы ничего такого, но с бумагой на фронте действительно большая проблема, на самокрутки не хватает, не то чтобы, извините за такую подробность, на подтирки. Поэтому писарь, не особо долго думая, скорее всего не в первый раз, просто взял два верхних листа для награждения. Да-да, вы всё правильно поняли, для чего он их использовал. После чего довольный отправился обратно в здание штаба полка. Однако история имела продолжение. Все одиннадцать фронтовиков были тут же, ожидали машину, и как раз один из бойцов стоял в очереди, поэтому, когда писарь вышел, тот занял его место и встал в позу атакующего орла. Кто не знает, что это за поза, другие объяснят, я не буду. Наклонившись вперёд, он на свежеиспользованной бумаге в ведре рассмотрел фамилию. Евграфов. Не побрезговав, тот развернул комок и понял, что это наградной лист на их замполита. А что, тот писарь наверняка даже и не смотрел, чей наградной берёт. Да всё равно ему было. Вот если бы это был его наградной лист, он бы с винтовкой его охранял, обгавкивая всех, кто к нему посмеет приблизиться. А чужой, что он ему? Ещё заработают, немцы пока не кончились. Боец, подтягивая штаны, сразу рванул к своим, собрав их вокруг себя. Кто этими листками воспользовался, все видели, писарь, проходя мимо, нёс их в руке не скрывая. Кровь ударила им в голову, они все были свидетелями того подвига, поэтому рванули за бойцом, просто не понимая, что делают, такая ярость на них напала. Было бы оружие, они бы его просто расстреляли, без сомнений и терзаний, но его не было, сдали в штабе батальона. Догнали на крыльце здания штаба и, сбив с ног, просто стали избивать. Толкаясь, чтобы хоть дотянуться, хоть как-то выразить свою ненависть. Своим они его уже не считали, вражиной – да, но не своим. Не били, не пытались объяснить, что неправильно, они были в такой ярости, что просто его убивали.

Комендантские смогли, хотя и не сразу, их оттащить, но было поздно, несчастье произошло, тот писарь был мёртв. Забили. Командир полка, который только что вернулся, застал конец того, что произошло. Разбираться он не стал, даже слушать объяснения бойцов, те трясли листом в доказательство, они только-только начали осознавать, что натворили, хотя сожаления у них не было. В общем, командир полка приказал их расстрелять, сразу же, тут же за околицей деревни, где квартировал штаб. Я не буду успокаивать товарищей радиослушателей, что командира полка остановили. Нет, не остановили, всех их расстреляли. Фронтовики не просили пощады, стояли в строю, смотрели исподлобья, матерились и проклинали. Комиссар полка, когда вернулся из штаба дивизии, куда его вызывали, конечно, разобрался в том, что тут произошло, схватился за голову, но ничего поделать не мог, всё уже произошло.

Генерал, который и описывал всю эту историю, с горечью закончил рассказ. Он прибыл в эту часть только через четыре дня. Ну а что он мог сделать, ну нахлестал этого подполковника по щекам, парней-то не вернуть. Разве что отменил некоторые приказы комполка, ведь родственникам расстрелянных фронтовиков тот написал письма, что их родные расстреляны по приказу трибунала, и всю остальную чепуху, лишая тех пенсий, а родственникам того писаря отписал, что их сын погиб как герой в бою. Родственникам фронтовиков пошли нормальные письма, а родственникам писаря… не стал генерал ничего менять, они же не виноваты, что их сын или брат был таким, хм, человеком. Перед самой смертью, а он умирал, генерал отметил, что командир полка всё же получил по заслугам. Через два дня после того, как тот уехал в штаб армии, был воздушный налёт и в противовоздушную щель, где укрылся комполка, попала бомба. Опознавать нечего. Отомстили те одиннадцать бойцов за свою смерть, поглядывая на нас с небес. Я настолько был впечатлён этим рассказом, что забыл поинтересоваться, восстановили ли те наградные листы и отправили их дальше, не до того мне было. Думаю, восстановили, комиссар понимающий, должен был это сделать. Сам генерал, видя, как я был расстроен, сказал, что между штабными и фронтовиками этой дивизии пролегла большая пропасть, до драк доходило, однако был способ, как это всё прекратить. Через две недели эта пропасть в отношениях полностью исчезла, хотя сами фронтовики тот случай не забыли. Эта история получила мало распространения, особые отделы постарались. А сам способ назывался «елизаровским», по имени полковника Елизарова, что его придумал и даже использовал в первый месяц войны.