– Будет! Все будет! – Он обрадовался жутко.

Они облокотились о каменный парапет набережной, глядели на черную со ртутью воду и молчали, только он иногда чуть отклонялся назад – и тогда мог вдыхать запах ее волос.

– У тебя волосы пахнут сеном! Сухим сеном! Ты знаешь? – сказал он тихо.

– Это хорошо? – спросила она.

– Да.

– Знаешь, когда я гляжу вот так на воду – очень хочется куда-то уплыть. И это похоже на детство. И еще это похоже… Вот когда я жила в общежитии, то прямо под нашими окнами проходили поезда, медленно, потому что рядом станция, и огни притушены, и колеса стучат как-то даже ласково… И вот становится так душно, и так хочется в этот поезд! Вот как сейчас – уплыть. – Ей было спокойно и неспокойно одновременно. Такое состояние, которое называется «неймется».

– Вам куда ехать? – около них остановилось такси.

– Ехать? На Ленинградский! – ответила она. – Проспект.

– Садитесь, – водитель открыл дверцу.

– Нет, так не бывает! Не верю! – говорил Алексей. – Это провокация или наваждение! Это не такси – это мираж, призрак!

– Ладно, воспользуюсь призраком! – Она опять улыбнулась.

– Вы будете ехать или будете оскорблять? – Шофер тут же вернул их в реальность и доказал, что он не призрак, включив счетчик.

– Ну, пока! Ты обязательно позвони, – наказала она.

– Ленка-Ленка! Ну куда же я денусь? Завтра и позвоню!

Машина отъехала, а она продолжала глядеть назад тем же пристальным взглядом, который так часто появлялся на ее лице, смотрела на удаляющуюся фигуру на набережной. Фигура махала рукой и очень смешно подпрыгивала. Она была видна контражуром от света фонаря и похожа на пляшущего человечка. Лена опять улыбнулась, хотя глаза остались прежними, как будто она вот уже хотела что-то решить и не смогла, не решилась.

На следующее утро в институте (наверное, это номерной институт) в приемной начальника Н. И. Борисенко (так гласила табличка на кожаной двери) стояли Алексей и Николай и о чем-то тихо совещались, почти шепотом, чтобы не слышала секретарша.

Говорил Николай. Он все время прикуривал от своей же сигареты и заметно нервничал.

– Я вас не знаю, – говорил он, – но дело общее. Поэтому надо условиться, чтобы не болтать вразнобой. Предупреждаю, что сейчас будет самум, может быть – даже цунами. Будет стучать кулаком, кричать: «Не позволю!», «Не время!», «Это риск!». А я считаю, что нечего ждать. Скафандр доведен, я уверен!

– Я тоже, – ответил Алексей. – И мы его дожмем. Только – спокойно. Дайте ему сказать – всё, что он хочет. Не перебивайте. Пусть выплеснется. А потом мы по гвоздику: вы, я, вы, я. А на конец я припас для него подарочек. И он не сможет отвертеться.

– Что именно? – оживился Николай.

– Увидите.

– Слушай, давай на ты! Я так не умею, – предложил Николай.

– Надо бы выпить на брудершафт, но это потом. А пока – я согласен. Ты только, Коля, спокойно! Ладно?

– Попробую, – пообещал Николай.

Зазвенел звонок, и секретарша нырнула в кабинет.

Борисенко сидел за громадным столом с вентилятором и что-то просматривал. Какие-то листки. Это был лысый дородный человек в широких брюках с отворотами, какие не носят уже лет пятнадцать.

– Ну! Что они там? – спросил он секретаршу.

Та пожала плечами и ответила:

– Шепчутся.

– Ладно, давай зови. – Он как будто даже принял боевую стойку.

Девушка вышла.

– Вы можете зайти, – улыбнулась она молодым людям.

– Как он там? – спросил Николай.

– Ждет, – кратко ответила секретарша и застучала на машинке.

– Если меня занесет – кашляни, – попросил Николай.

– А если меня – чихни.

– Ладно, с богом! Девушка, сделайте так, чтобы никто не влезал, пока мы там, а? – сказал Николай.

– Хорошо. Идите, идите, а то он еще передумает. – Девушка распахнула перед ними дверь.

Они вошли и хором сказали:

– Здрасте!

Борисенко усадил их и бросился в атаку. Он всегда начинал первый, чтобы расставить точки над i. Он вообще был против обороны и предпочитал наступление.

– Ну, так, – сказал он и продолжал с легким украинским акцентом: – Работа сырая, я не допущу риска. И что вы меня подгоняете! Жизнь человека – это есть человеческая жизнь. Я не хочу гробить испытателей! Это же ж семьдесят километров! Почти вакуум. Хоть малюсенькая пробоина, хоть в волос, – и это конец. Да что я вам объясняю, как маленьким! Сами всё понимаете, и всё равно: «Давай! Давай!» – Он остановился, ожидая возражений.

Николай было открыл рот, но послышалось легкое покашливание.

Тогда Борисенко, ободренный молчанием, разошелся:

– Каждый, так его и так, – Королев! А наука не терпит выскочек. Наука – это наука, а эксперимент – это эксперимент, и этого эксперимента – не будет!

Ответом ему снова было молчание. И он окончательно распоясался:

– Вам что – не терпится премию отхватить! Больно спешите, молодые люди! Меня вот и похвалили-то первый раз в сорок, а вам уже сейчас Нобелевскую давай! В науке нет места стяжателям. В науке можно работать с чистыми руками. – Он поднял перст, помахал им и сел. – Вот так.