Отец не одобрял моего творчества, считая его баловством. Да, конечно, всех знатных синьорин Аркадии учили пользоваться акварелью. Так же как танцевать, или, скажем, играть на рояле чувственные романсы. Я видела множество альбомов с пейзажами, написанными вполне уверенной, профессионально поставленной рукой. Но для меня рисование превратилось в страсть. В моём ридикюле вместо привычного набора для вышивания всегда обитали толстый блокнот и графитовые карандаши разной степени твёрдости. Я бы таскала с собой и тюбики с масляными красками, и кисти, и даже мольберт, если бы всё это влезло влезло в мой ридикюль. Но — увы.

Кстати, с Томашеком мы сблизились именно тогда, когда красивый сын садовника начал мне позировать.

Вот он, полуобнажённый, стоит под глицинией, играя мускулами развитого тела, и смотрит на меня томным взором с поволокой. Тени от лиловых соцветий подчёркивают атлетическую фигуру юноши, бронзовый загар его кожи. А вот он же, но преображённый в моём сознании, изображает умирающего воина, а над ним склонилась прекрасная девушка с кинжалом. Варвар, напавший на город и получивший возмездие. У девушки фигура Ники, золотистые волосы закрывают её лицо, но я-то знаю, что там зелёные глаза и маленькие, презрительно поджатые, губки.

— Ирэна! — в комнату влетела матушка.

Да, я именно так называю донью Марселию, больше дурачась, чем всерьёз. Ну и чтобы позлить ревнивую сестрёнку.

— Твой отец мне всё сказал. Это ужасно! Я пыталась отговорить его. Где ты, моя свободолюбивая девочка, а где чопорный, напыщенный двор?

Она в чёрном бархатном платье, которое, кажется, поглощает свет, но безумно подходит светлым льняным волосам Марселии. Красивая. Очень. Синие глаза цвета вечернего летнего неба, пухлые капризные губки… У меня девятнадцать её портретов. Ей далеко за тридцать, но выглядит она на десять лет моложе. Осиная талия, девственно-упругая грудь… Я люблю живые, не застывшие в скучном достоинстве лица.

— Так ты будешь со мной и не дашь мне замёрзнуть, Марсик, — рассмеялась я.

— Донья Марселия Изабелина Констанса, попрошу вас! — строго поправила матушка, подняв указательный палец и нахмурившись. А потом расхохоталась.

Чёрт с ней, с Никой. Ради её матушки я готова потерпеть присутствие несносной сестрицы.

— Не могу выбрать, — призналась со вздохом.

Марселия не стала переспрашивать, уточняя о чём я. Она меня всегда прекрасно понимала. Иногда даже лучше, чем я — сама себя.

— Томашека не бери, — посоветовала грустно. — Он прекрасен, но при дворе могут не так понять. Кстати, Ирэн, признайся, тебе ничего не грозит на проверке девственности?

Я отрицательно покачала головой. Марселия заметно расслабилась.

— Возьми свой автопортрет. Там, где у тебя красные волосы.

— Мареновые, — автоматически поправила я. — Не люблю эту вещь. Мне казалось, мареновый отображает моё внутреннее «я», но я ошиблась. Нужен был нефритовый…

Матушка хмыкнула. Это было вне области её понимания. Марселия не чувствовала цвета. Не понимала, как песочные волосы могут быть «красными», или «зелёными».

— Мне нравится твой взгляд на этом портрете. Мне кажется, он лучше отражает твою сущность, чем цвет волос. Грустный, серьёзный и одновременно залихватский, безбашенный.

Я неуверенно заглянула в аметистовые глаза портрета. Нахалка с него взирала на меня с вызовом. Не самый мой удачный рисунок. Мне было пятнадцать, я была жалкой и беспомощной. Пыталась заслужить любовь отца, вытаптывая его любимые розы. Рыдала ночами по матери, шипела днём на мачеху. Однажды вылила разведённую водой красную гуашь на волосы новобъявленной сестрички. Вот визгу было! Отец меня тогда впервые сурово наказал.

Неужели Марселия думает, что я до сих пор — та самая мятежная девочка?

— Нет. А вот умирающего Томашека возьму, — строптиво возразила ей. — Буду любоваться его смертью. Если Ролдао захочет, сможет полюбоваться со мной вместе.

— Ролдао?

Марселия удивлённо обернулась ко мне, зависла на минуту, словно пыталась понять, что я говорю, а потом снова расхохоталась:

— Дон Эстэбан не соблаговолил назвать тебе имя жениха? Нет, милая, наследные принцы не женятся на дочерях инженеров. Твой жених — младший принц, Криштиан.

Что?!

Чёрт!

Нет!

Да и ладно.

Может и хорошо? Быть замужем за ледяным красавцем, надменным и чванливым — что может быть гаже?

А… кстати, кто этот Криштиан?

Я не следила за новостями двора. Мои уши впитывали сплетни окружающих, лишь когда те касались Ролдао, запавшего мне в душу. Младший принц никогда не интересовал меня. Он, конечно, тоже приезжал в тот день, десять лет назад. Я запомнила что-то толстенькое, угрюмое, бледнокожее и с волосами цвета соломы.