То хотелось ей поцеловать Яшу в синие глазенки, то пошлепать по заду материнской ласковой рукой — не в поученье, а в забаву.

Клавдии Григорьевне было сорок лет. Она вынянчила и вырастила только дочку, — двое старших умерли. Тане шел уже восемнадцатый год — по-старому давно невеста! А Клавдия Григорьевна чувствовала, что еще много материнской ласки осталось у нее в запасе, да не на кого было расходовать этот золотой запас. Ночами она долго не могла уснуть, ворочалась, вздыхала. Алексей Петрович прислушивался к вздохам жены, приподнимался на локте, гладил ее оголенные плечи, спрашивал, что с ней.

— А не знаю, — отвечала она тихо, задумчиво улыбаясь.

Его тревожила эта странная задумчивая улыбка, он начинал допытываться, но не мог добиться толку. Она тихо смеялась, поворачивалась к нему, обнимала, шептала на ухо:

— Маленького бы мне… да боюсь.

Он удивлялся, заглядывал в глаза — не шутит ли, отвечал, усмехаясь:

— За чем дело стало?

— Стара я, Алешенька…

— Ты старая? — громко спрашивал Алексей Петрович и даже обижался. — Ты старая?

— Бабий век — сорок лет!

— Боишься ты не старости, а хлопот!

— Нет, Алешенька, бабья жизнь — она вся в хлопотах. Я другого боюсь: а вдруг помру? А мне его взрослым повидать хочется.

— Ты вот что… «помру, помру»! Ты давай-ка, спи! — сердито говорил он, отворачиваясь. — Не дури!

— Не буду я. — Она прижималась к мужу. — Поцелуй…

— «Помру»! — недовольно повторял Алексей Петрович. — Тогда Яшку оставь у себя. Сашенька отпустит.

— Мне своего, своего надо! — шептала Клавдия Григорьевна. — А Яшеньку кто же нам отдаст? Отдала бы я? Дожидайся! Его скоро домой отправлять надо…

На проводах племянника она плакала. Алексея Петровича рассердили ее слезы.

— Глупая ты баба! — говорил он по дороге с вокзала: — Тебе что, и вправду нянчиться захотелось? Так у нас недолго…

Клавдия Григорьевна заулыбалась сквозь слезы и подтолкнула мужа:

— Храбрый какой!

Как-то вечером, в начале сентября, заглянул Николай.

— А я прямо с занятий. В вечернем техникуме учусь! Нет ли чего из Тигеля?

— Погоди, погоди со своим Тигелем! — остановил Алексей Петрович. — Ты насчет учебы-то подробнее…

— Что же вам, доклад делать?

— Значит, учишься. А как там Аркашка? Хорошо? Молодец! Теперь все должны учиться.

— Да, — кивнул Николай. — Сегодня нам зачитывали постановление Цека партии. Поставлена задача: сделать Кремнегорск школой новых методов труда, готовить рабочие кадры для всей страны.

— Про это я еще вчера знал, — сказал Алексей Петрович. — На партийном собрании читали… Учиться, брат, надо!

— То-то ты после собрания за гармошку взялся! — засмеялась Клавдия Григорьевна. — Целый вечер покою не давал.

— Ты, Клаша, не смейся. Если где малость сбился, так потому, что давно гармошку в руках не держал. А насчет того, что нет дыма без огня, ты правду говоришь. Потому и к гармошке потянулся, что года мои уходят… Ведь я, знаешь, игрок редкостный, раз в году играю, не чаще… одним словом, с молодостью прощался.

— Не рано ли в старички записался, Алешенька?

— На тебя глядючи…

Клавдия Григорьевна смутилась, махнула рукой.

— Довольно вам! — сказал Николай. — Вы, тетя Клаша, газет не читаете, что ли? Сегодня в «Кремнегорском рабочем» письмо Максима Горького напечатано. Учиться, говорит, надо: вам у меня, а мне у вас… А ведь он постарше других. А заканчивает так: «Крепко жму могучие ваши лапы!» Разве б старик такое мог написать?

— Уговорил! — согласился Алексей Петрович. — Ты лучше про себя… Лучше вот что скажи: не трудно тебе учиться?

— А у меня консультанты есть! — похвастал Николай. — Плетнев помогает…

— Консультанты! Ишь ты! Вроде как у меня мистер Смит.

— Когда вы своего мистера в Америку отправите?

— Раньше Нового года не удастся. Он теперь, Кольчик, признал, что наша кремнегорская руда — богатейшая в мире. А твой новоявленный консультант ни в чем пока не признается?

Алексей Петрович засмеялся, похлопал Николая по плечу. Глаза его светились детской радостью. Все-таки удачно он назвал Плетнева оппортунистом, хотя ни разу его не видел!

— А знаете, — признался вдруг Николай, — почему так получается, что во многом Плетнев прав бывает… ну, насчет всяких там фактов?..

— Кольчик, что это ты? — поднимаясь от стола, удивился Алексей Петрович. — Не по-рабочему говоришь! Пожалуй, ты, Клаша, верно тогда советовала ему к нам перейти.

— Вы меня понять не можете, — заговорил Николай.

Алексей Петрович перебил его:

— Не могу, не могу! Потому и не могу, что ты не тем языком заговорил. Настоящая правда — она поглубже, чем ты думаешь. Не забывай! Не ловись на блескучее словцо, ты не пескарь… И про то, что на коксохиме видел, тоже не забывай. Егор-то этот, знаешь, кто такой? Нашей тигельской кабатчицы сын! Помню, я тогда им завидовал, жизни их богатой… Красиво было с виду, заманчиво. Чистенький такой ходил мальчонка, розовенький. А вот как обернулось: выродком стал!