– Но можно хотя бы ещё раз, последний раз допросить Фарру. Я прошу только об этом.

– Я не собираюсь два раза допрашивать убийц царя, для них и так слишком много чести.

– Но есть человек, который видел и своими ушами слышал разговор заговорщиков, и сможет узнать их голоса - это Мардохей, стражник у дальних садовых ворот. У Гафаха такой красивый голос, что его не спутаешь ни с каким другим, он все время словно поет. Я расспрашивала Мардохея, он не заметил ничего особенного в голосе у того, к кому обращался Фарра, но этого просто не может быть!

Артаксеркс качнул головой, и волосы свесились ему на лицо, прикрывая глаза и разувшиеся от негодования ноздри.

– О, Эсфирь, Эсфирь! Откуда ты знаешь все это? Зачем ты вмешиваешься в такие дела? Я думал, ты была от всего этого в стороне.

– Я-я-я была в стороне, да-да-да, в стороне, - прошептала Эсфирь, которая от волнения снова начала заикаться.
– Но я просто не хочу, чтобы сегодня повесили ни в чем не повинного ребенка, а настоящий преступник остался бы на свободе, потому что я...боюсь за тебя.

– Ладно, я прикажу начальнику стражи ещё раз допросить этого Мардохея и показать ему заговорщиков, но ты... ты...если ты...Будь здесь и теперь никуда не выходи из этой комнаты, - приказал Артаксеркс, быстро поднялся из-за стола и вышел за дверь.

Дождь прошел, и в саду снова пели птицы. Но теперь в мире все было по-другому. Что она наделала!

Эсфирь растерянно смотрела на пустую скамью напротив. Что теперь с ней будет? Неужели Артаксеркс и её может заподозрить в заговоре? И только из-за того, что она пытается спасти жизнь маленького евнуха со свирелью. Безумие!

Эсфирь потеряла счет времени и отняла руки от заплаканного лица, когда вновь услышала близкие шаги и шорох тяжелого царского платья. Лицо Артаксеркса было непроницаемым и грозным.

– Начальник стражи привел в темницу Мардохея и тот сказал, что вторым был твой не мальчишка. А затем и Фарра сознался, что настоящего преступника зовут Гавах, а Гафаха, твоего слугу схватили из-за схожести имени. Тот, кто хотел подсыпать мне яд, служил на кухне, - сказал Артаксеркс.

– Какое счастье! Я ведь говорила, я знала это!..
– воскликнула Эсфирь, но тут же осеклась под сердитым взглядом Артаксеркса.

– Да, все обошлось, - сказал он со значением.
– На первый раз я прощаю тебя, царица. Но ты должна дать мне слово, что больше никогда, никогда в жизни в жизни не будешь вмешиваться, и говорить со мной о делах государства. Ты - женщина, а мы живем не на островах. Ты должна знать свое место, а не то...

Губы Артаксеркса сами собой сложились в жалкую и одновременно полную презрения гримасу - так было всегда, когда он говорил вслух или хотя бы только мысленно вспоминал о царице Астинь и о вреде женской гордости.

– Дай мне слово, Эсфирь!

– Я даю тебе слово, что никогда...
– начала Эсфирь, но не договорила, потому что покачнулась и упала без чувств. Лишь в самый последний момент её успел подхватить на руки Харбона, стоящий ближе всех с кувшином вина в руках.

Харбона понял, что Эсфирь сделалось плохо от духоты, потому что и впрямь...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. УКАЗ ЕЗДРЫ

...солнце стояло в самом зените.

Был солнечный, очень яркий летний день, когда перед троном царя Артаксеркса предстал Ездра, сын Серайи.

Этот Ездра был иудейским книжником из Вавилона, сведущим в Моисеевых законах, и к тому же священником, из левитов. Он прибыл из Вавилона на осле в сопровождении других иудеев, которые, судя по одеждам, тоже были левитами, и сразу же явился во дворец, заявив, что имеет несколько важных, безотлагательных слов не к кому-либо из персидских вельмож, но нименно к царю Артаксерксу, и тот непременно должен выслушать его со вниманием.

Разумеется, со стороны иудеянина, даже если бы он был человеком богатым и высокого родства, это была немыслимая дерзость. Но Ездра прибыл ко двору без подарков и без рекомендательных писем, как обычный простолюдин. Когда же начальник стражи, Каркас, к которому Ездра, в конце-концов, был доставлен, заметил левиту о его оплошносях, тот с достоинством заявил, что ему не нужны благодетели. Потому что над ним простерта благодеющая рука Бога, который в Иерусалиме и повсюду, и именно эта рука направила его теперь в Сузы, во дворец к царю

"Если вы скажете обо мне Артаксерксу, он примет меня", - с редкой самонадеянностью сказал Ездра, что было и вовсе смешно.

Все во дворце знали, что сейчас Артаксеркс настолько наполнен любовью к Эсфирь, к будущей царице, что с неохотой занимался важными государственными делами, не говоря о таких, что могло привести в Сузы бедного вавилонского книжника.

Но к всеобщему удивлению, когда Артаксерксу была передана просьба Ездры, он распорядился пустить левита во дворец, и встретил его в тронном зале, на своем престоле, как обычно принимал иноземных гостей и послов из далеких стран.