Сама не знаю почему, но я нашла руку отца, сидевшего рядом, и сжала ее, пытаясь передать радость, вспыхнувшую в сердце, когда увидела, что перед домом выстроились все наши работники. А Чиумбо, вскинув руку с хлыстом и перестав петь, зычно свистнул, приветствуя домашних.

— Хозяин! — раздались крики. — Хозяйка!

— С возвращением!

Мы выбрались из экипажа не без помощи лакея, и оказались окружены нашими слугами. Нам улыбались, нас были рады видеть. Отец пожал руки всем мужчина, а женскую половину поприветствовал, приподняв шляпу, отчего дамы, всех оттенков кожи коричневого цвета, заалели, смущаясь.

— Как хорошо, что вы снова дома! — услышала я.

— Тила, Мирра! — я улыбнулась своей горничным, а они в ответ сделали книксен под моим одобрительным взором.

— Ну, что вы держите хозяев на пороге! — раздался зычный голос тетушки Сьерры и я увидела, как она тяжело спускается по ступеням, при этом покачиваясь на ходу и так широко улыбаясь, что ее белоснежные, чуть крупные зубы, едва не светятся на фоне абсолютно черной кожи. — А ну-ка брысь все в дом, заниматься своими делами! — закомандовала она. — И проводите хозяев в дом, пусть отдохнут с дороги!

— Сьерра! — радостно вскрикнула я и в несколько быстрых шагов сократила расстояние между нами, повиснув на шее пожилой негритянки.

— С возвращением, мисс! — она обхватила меня толстыми руками и прижала к себе, так, что я прыснула со смеху, бросив: — Раздавишь!

— Да, да! — согласился отец на предложение нашей экономки и кухарки по совместительству. — Пойдемте все в дом. Вечером я расскажу, как мы погостили в столице!

— Да, хозяин!

— Будем рады, хозяин! — услышала я и, подхватив под руку Сьерру, вместе с ней направилась к ступеням, ведущим в дом. Отец и прислуга заторопились следом. И скоро мы вошли в особняк, в сопровождении смеющихся друзей.

Несколько дней слились для Итана в черную полосу, состоящую из боли, злости и жажды мести. Он не помнил, чтобы когда-либо чувствовал себя более униженным, чем теперь.

Я продали. Как вещь. Как скот.

Продали незнакомцу с корабля. Человеку, который заглядывал ему в рот, рассматривая зубы.

Человеку, который отрезал его волосы, обкромсав их почти под самый ноль объявив при этом, что не потерпит вшей на своем корабле.

Сам не зная почему, но Итан воспротивился такому. Почему-то потеря волос заставила его сорваться с цепи и отметелить криворукого моряка, посмевшего тронуть его шевелюру, которая теперь валялась на палубе, смешавшись с волосами таких же неудачников, как он сам.

За это его избили. Снова. Но не так сильно, как в первый раз, когда над ним поработали люди, нанятые Генри.

И напрасно Беррингтон пытался уговорить этого мерзавца отпустить его. Зря предлагал деньги, его даже не слушали. Лишь в очередной раз избили так, что без посторонней помощи уже не мог подняться, валяясь на палубе, словно тюк с товаром.

— Еще раз начнешь буянить, — предупредил его кто-то незнакомый, — так отхожу, что забудешь свое имя. Уж больно норовистый ты. Не был бы таким здоровым, уже давно пустил бы на корм рыбам. А так… — его смерили недовольным взглядом, — выручу за тебя неплохие деньги.

— И все же, не советую проверять мое терпение. Потому что оно не безгранично! — и, завершив нравоучения, еще раз приложил сапогом по ребрам. Отчего Итан согнулся в три погибели, мысленно проклиная виновника своей боли и своего унижения. При этом, отлично понимая, что он не стоит сейчас перед ним, а находится дома, в тепле и уюте.

Даже стало интересно, ищут ли его? В том, что Генри просчитался, он еще не знает. Жадность нанятых бандитов сыграет с младшим братом плохую шутку. Потому что с этой самой минуты, с этого самого дня, Итан принял для себя важное решение, смириться и выжить любой ценой. А затем вернуться и отомстить гаденышу.

Нет. Он не сломается. Не прогнется под своего хозяина. Просто подождет пока его привезут в место назначения, а там уж будет видно. Если бы, конечно, удалось снять проклятые браслеты, сдерживающие его магию, тогда бы он навел свои порядки на корабле. А так…

Брат все продумал. Все, кроме жадности убийц, решивших, что смерть какого-то лорда будет им менее выгодна, чем возможность продать его.

Итан прикрыл глаза, чувствуя, как волнами накатывает боль. Хотел отлежаться, прийти в себя, но не дали. Решив, что будущий раб потерял сознание, кто-то из моряков бросил за борт ведро, и мгновение спустя его окатили соленой морской водой, заставляя открыть глаза и прийти в себя.

— Черт! — не удержался лорд.

— Подымайся! И ступай к остальным. Не чего тут валяться! — кто-то грубо поднял Беррингтона на ноги. Затем его с силой толкнули в спину, и он качнулся вперед, сделав неловкий шаг, ощущая себя настолько разбитым, что казалось, его уже не собрать воедино. Не склеить, не восстановить. Но это не так. Пусть сейчас больно, пусть сейчас гнев застилает глаза, он сильный и справиться. Потому что сдаться — не в его привычках. Как когда-то сумел возродить свой род, подняв его из сети долгов, стоивших жизни отцу, так и сейчас он найдет в себе силы вернуться назад.