Лапин рухнул в жижу, затем, еле перебирая конечностями, дополз до кочки и повис на ней. И понял — все, больше сил нет. Верст пять по лесу и болоту. Так он не бегал никогда. Видели бы его забег товарищи, особенно Савушкин, что физ-зачеты принимал. Сразу бы отлично поставил. Теперь зачет принимали немцы. Вот подойдут и зачтут…

Щебетали птицы. Ветерок шумел листвой осин. Немцы на зачет запаздывали…

– Как фронт перешел?

Лапин пожал плечами.

– Я все по болотам шлепал. Немцы-то в болото побоялись сунуться. Слегу срезал и шел по трясине. На наших случайно вышел. Сначала запах учуял, гороховым пахло, так по нему и шел как собака. Потом голоса — матом кого-то крыли, — усмехнулся боец, — и я понял — дошел.

Похожую историю Горянников уже слышал. И подумалось, что услышит еще не раз.

Что делать с этим Лапиным — ясно. Не так чтобы он сильно прояснил по зондеркоманде, но и это результат.

– Подтвердить твою историю некому, и проверить трудно, но… — капитан постучал пальцем по планшетке, в которую убрал жетон и документы немца, — вот эти документы говорят в твою пользу. Поэтому пойдешь на фильтр, потом на формирование.

Лицо Лапина разгладилось, глаза заблестели.

– Спасибо, товарищ капитан госбезопасности!

– Все, боец, иди, — отмахнулся тот.

Только вышел Лапин, в кабинет вернулся Котов.

– Ну как, поговорил?

– Поговорил, — кивнул Горянников, — он очень помог, так что пусть воевать идет. А после таких приключений, злее бить врага будет. Ты вот что, Витя — если столкнешься с информацией как у Лапина, пусть даже на уровне слухов, то фиксируй и сообщай по нашей линии сразу. На имя товарища Андрея…

В дверь настойчиво постучали. Заглянул ординарец.

– Товарищ капитан, срочное донесение из энской.

И протянул лист. Котов взял его и вчитался.

– Хм, Сумароков еще в полк не вернулся, а его орлы еще двоих диверсантов отловили. Только непонятно — тут и про заминированный мешок с секретными документами, и про одного засланного диверсанта… — Котов глянул на подпись, — политрук Мануилов. Вот ведь затычка! Делов тонна, а толку грамм. Надо поторопить Сумарокова, пусть едет разбираться.

– И я с ним, — решил Горянников.

Прогорланил петух. Протяжный призыв был по-прежнему одинок. Но хохлатого одиночество не смущало и грохот далекой канонады тоже — продолжал горланить. Уже достаточно рассвело. Стало прохладнее. Спать бы и спать, ведь ночка выдалась беспокойная. На фоне канонадного гула, перед самым рассветом, вдруг вспыхнул нешуточный бой. Переполох случился знатный, если по испуганным крикам и злым окрикам судить.

Бесхребетный, вскочив, настороженно прислушался — интенсивно стреляли где-то в районе болотца. Скверно, если немцы решили идти в наступление.

Семен подпрыгнул, зацепился за стропила и подтянулся. Толком ничего не разглядел, но понял — в основном бой разгорелся там, где он с Мишей нейтралку переходил. Винтовочная скороговорка перекрывалась пулеметным грохотанием. Причем палили с обеих сторон — меж гулких ду-ду-ду «Максимов», слышались отзвуки множественных очередей немецких MG. Это «веселье» сопровождалось осветительными ракетами.

Семен кликнул охранника — без толку, не отозвался. Толкнул дверь — та не шелохнулась — чем-то хорошо приперли, если только со всей дури выбьешь. Сомнительно, что боец спит, при такой заварушке. Скорей всего отошел, узнать — что там случилось. Или с испугу сбёг от греха. Личный состав тут явно с дисциплиной и уставами не в ладах.

Бой длился недолго — с полчаса. Потом стрельба стихла, но еще час была беготня, и слышались приглушенные разговоры. Вернулся охранник. На вопрос Бесхребетного ответил — не твое дело, мол. Потом в округе затихло.

Семен, прикинув расклад, пришел к выводу, что это алаверды от немцев. Наверняка предприняли вылазку за языком к нашему передку и были обнаружены. Не зря, ох не зря они с Мишей кулаками помахали на позиции.

Устроившись на нарах, попытался заснуть, а что еще делать? Сон пока не шел. Вспоминал явление местного политрука. Вот ведь зараза, как мир тесен. Этот Мануилов много кому крови подпортил на почве борьбы с «вредителями и врагами трудового народа». За косой взгляд, за резкое слово, а кого за прошлое, что быльем поросло, да не забылось. Политруку плевать на изувеченные судьбы, он же пламенный борец за дело революции…

Мануилов заявился к вечеру — злой, даже бешенный. Глаза красные, слюна брызжет. «Предатель, подлец, сволочь…» — проклятия перемешанные матом так и сыпались на Бесхребетного. Явившиеся вместе с политруком командир батальона и ротный, недоуменно переглядывались. В какой-то момент, вышедший из себя политрук, выхватил револьвер и выстрелил в Семена. Пуля впилась в стропилину только благодаря ротному, что подбил руку. После чего командиры хоть и с трудом, но уняли политрука, и куда-то увели. Не прошло и пяти минут, вернулся ротный и распорядился увести Горохова в другое место. Мол, чтобы не сговорились…