— То есть каждый образец возможно писался одним человеком, но под диктовку?

— Нет, я это не утверждаю. Мой вывод основан на нескольких факторах, которые противоречат друг другу.

— Поясните, Михаил Иванович.

— В определении возраста я не сомневаюсь. И тут то и возникает противоречие, и я уже причину упомянул. — Тут эксперт сделал паузу, посмотрев на сотрудников особой группы. — Грамматика и орфография, товарищи, грамматика и орфография. Плюс большой объем текста с специфическими обозначениями.

— Много ошибок? — спросил Ильин.

— Наоборот — мало! — ответил Полежаев. — При чем очень мало в плане именно орфографических. Например — в родительном и винительном падежах прилагательных и причастий окончания по новым правилам прописаны, запятые в сложных предложениях как подобает проставлены. Аббревиатуры прописаны без точек, сокращения технических обозначений вообще все выполнены правильно!

— Просто грамотные люди писали, — пожал плечами Маклярский.

Ильин промолчал, задумчиво рисуя на чистом листе кракозябры, Судоплатов проследил за вычерчиванием нового завитка над буквой «Ъ» и произнес:

— Декрет о введении нового правописания!

— Именно! — подтвердил эксперт. — Видите ли, я имею косвенное отношение к комиссии по разработке новых правил правописания. И знаю — о чем говорю. Новая орфография и грамматика несмотря на прогрессивность вводилась со скрипом. Привычку у преподавателей сразу не изменить, а молодых сразу качественно не обучить. Пришлось перепечатать старые учебники, книги классиков. Что поделать, переходный период затянулся вплоть до тридцать пятого года. Качество среднего образования поднялось на достаточный уровень только к тридцать девятому. Именно на этом основаны мои выводы. Тетрадь номер один и номер два писали молодые люди, учившиеся как раз в переходный период. Относительно второй тетради дополню — молодой человек хорошо знаком с медициной, — сотрудники особой группы вновь переглянулись, что не ускользнуло от внимания Полежаева, — а насчет третьего образца, уверенность втрое — сорок два-сорок три года. Привычку к «ятям», «фитам», «ерам» трудно искоренить, не правда ли?

— Мы же искоренили, — усмехнулся Маклярский.

— Хм, — задумался эксперт. — А у вас какое образование?

— Семь классов школы, — ответил капитан госбезопасности, — профтехшкола, совпартшкола, учился на юридическом, химико-технологическом. Заочно, естественно.

— Вот видите, товарищ капитан, вы все это время учились, — сказал Полежаев и повернулся к Ильину и Судоплатову. — А вот вы товарищи, какое образование получили?

— Два класса реального училища, курсы полит-пропагандистов, курсы кавалерийских командиров, — перечислил Ильин.

— Пятилетка и рабфак, — сказал Судоплатов.

— И самообразованием занимались, — дополнил Полежаев.

— А как без него? — усмехнулся старший майор.

— Я к чему спрашивал, — сказал эксперт, — для понимания моих выводов можно маленький эксперимент провести. Диктант на пару предложений.

— А давайте! — воскликнул Ильин.

— Можно, — кивнул Маклярский.

— Воздержусь, — покачал головой Судоплатов. — Двоих, для эксперимента, думаю, хватит, Михаил Иванович?

— Хватит, — кивнул эксперт. — Возьмите листочки и ручки. Карандаш тоже подойдет.

Майор и капитан положили перед собой листы, приготовили карандаши и посмотрели на Полежаева. Тот задумался на мгновение и сказал:

— Вот из Лермонтова отрывок. Пишите.

И размеренно продиктовал:

— Была без радости любовь, разлука будет без печали. Привычка, свыше нам дана: замена счастию она. — Полежаев дождался, когда майор с капитаном допишут продиктованное, и сказал:

— Теперь посмотрим. Передайте листочки.

Просмотрев каждый, эксперт улыбнулся:

— Что ж, с орфографией все в порядке, вот пунктуация хромает. Запятые и двоеточия очень важны, вы их не проставили. А вот в первой и второй тетради они проставлены по всем правилам. Ошибок на весь текст — одна-две. Да, возможно, писавшие получили хорошее образование, особенно про второй образец я уверен. Но, зная общую статистику, сомнительно, малое количество ошибок при таких объемах. Третий же образец особенно выделю, хотя в нем имеются и орфографические ошибки, и пунктуация хромает, но их мало, и они сконцентрированы в самом конце текста, который судя по почерку, дописывался особо торопливо. Заметьте, писал человек получивший образование еще до реформы. Есть пара мест с исправленными «ерами». Видите, сколько противоречий выходит.

— Спорно, на мой взгляд.

— Спорно, — согласился Полежаев. — Но я дал заключения, основываясь на собственном опыте и опыте других специалистов.

— А что вы скажете про эту тетрадь? — спросил Судоплатов, вынув толстую тетрадь из папки и подав её Полежаеву.

Эксперт взял тетрадь.

— Интересный экземпляр, — сказал Полежаев, рассматривая обложку, где был изображен Ленин произносящий речь, и чуть ниже изображение мавзолея, еще деревянного. Ракурс рисунка был неудачный — казалось, вождь вещает с трибуны своего же мавзолея. Про этот казус Михаил Иванович слышал. Вроде бы весь тираж изъяли, но видимо небольшую партию успели реализовать. Впрочем, сейчас важно другое — то, что содержит эта тетрадь. Полежаев глянул на оборотную сторону, раскрыл на последней странице.

— Тетрадь московской типографии «Мосо», 1924 года, — сказал эксперт. — Формат дореволюционный. Листы с узкой линейкой. Сшита из двух тетрадей в одну. Боковой обрез блока, очевидно подровняли, чтобы не выступал. — Он раскрыл тетрадь. — На первой странице инициалы — Куралов Максим Игнатович, чуть ниже «Дневник». Так-так…

Эксперт просмотрел текст и перевернул страницу, пробежался глазами по строчкам. Еще перелистнул, затем, листая стал просматривать странички через одну, добрался до последней.