Учитель ответил вопросом:

— А ты мог бы отнести его куда-то ещё?

Такого поворота Лю не ожидал. Его детское личико немедленно отразило всю игру охвативших эмоций, от гордости, что Учитель ведёт с ним взрослую беседу и задаёт вопросы не на уроке, до испуга, что после первой же фразы разговор свернул в болото непродуманных ходов.

— Я... — он даже забыл поклониться перед ответом. — Я, кажется, нет... или да...

— И куда же?

Учитель был спокоен. Тон его голоса оставался доброжелательным и ровным.

А у Лю задрожали пальцы — от растерянности даже не спрятал руки в рукава, как это всегда делали наставники и старшие ученики. А ещё задрожали губы. Голос тоже:

— Я... отнёс бы его в лазарет, целителям... или на кухню, красавицам...

— Но ты принёс его ко мне. Почему?

Учитель знал ответ. Лю Чу и не подумал скрывать радости, охватившей его, когда он обнаружил будущего палача, младенца под вишней. Он вручил найдёныша наставнику со словами «я нашёл того, сравнивая с кем, ты назовёшь меня лучшим своим учеником».

Но вопрос задан.

— Я... — Лю немного успокоился, выпрямил спину:

— Я скоро встречу свою седьмую весну, и ты начнёшь учить своему ремеслу меня и тех троих, кто живёт сейчас в одной комнате со мной, а он ещё младенец, и его ты нескоро начнёшь обучать, и я намного обгоню его в обучении и стану лучшим.

Учитель не улыбнулся, хоть и очень хотелось:

— Он палач по праву рождения, и его я уже начал обучать всему, что должен уметь палач, ты же палач по выбору твоей матери и начнёшь изучать ремесло лишь после седьмой твоей весны. К той поре он уже обгонит тебя.

Учитель не шутил, и Лю это чувствовал. Его снова охватила буря эмоций.

Он же выстроил такой хороший план, как станет лучшим учеником, ведь быть лучше четверых интереснее, чем быть лучше троих — а тут такое крушение всех надежд...

— Но, Учитель, — начал он говорить, ещё не зная, что скажет, и тут же запнулся.

Учитель подождал немного и спокойно, доброжелательно объяснил малышу:

— Ты совершенно верно заговорил о том, что скоро встретишь седьмую весну.

— Да, да, Учитель! Я уже почти совсем взрослый! — Лю показалось, что верная тропинка сама ложится под ноги.

— Ты прав. Ты уже совсем взрослый.

Услышав, что слово «почти» из уст наставника так и не прозвучало, Лю вновь расправил плечи.

— Ты взрослый, и я тебе, как взрослому, назначаю первое наказание — семь плетей, за неподобающую позу при разговоре с учителем.

Лю на миг застыл с широко распахнутыми глазами и открытым ртом, но сразу же вспомнил о руках, спрятал ладони в рукава. Те неловко подвернулись, и стало ещё хуже, чем было.

Но Лю помнил, как реагировали на подобные слова учителей старшие ученики и попытался, как мог, повторить, склоняя голову:

— Бла... благодарю...

Учитель с каменным лицом приказал:

— На колени. За науку благодарят поклоном на коленях.

Да, Лю видел и такое, но не придавал значения, а раз Учитель так сказал, то так и надо, однако недавно прошёл дождь, и у мальчика сложились совершенно непредвиденные обстоятельства:

— Но я измажу новые сапоги!..

Учитель ведь знал, что они — предмет особой гордости, что Лю к ним относится особенно бережно, и должен был понять, что не всякую обувь можно изгваздать в грязи.

— Девять и две плети, Лю Чу, ученик палача. На колени. Благодари за науку.

Глаза мальчика, в которых плескались слёзы испуга и недоумения, встретились с непроницаемым взглядом Учителя.

Он поступал так не потому, что был жесток, но потому, что хотел дать шанс каждому ученику вырасти хорошим человеком.

Даже если от человека в нём только часть.

— Ма-ма! Мама, заплети мне косу!

Лю ворвался в дом, как маленький ураган.

Крепкий, рослый для своих семи лет, он унаследовал от мамы завораживающую миловидность. Яростная вспыльчивость досталась ему от покойного отца.

— О мой юный воин! Разве ты не плетёшь свои косы сам? — вкрадчиво зажурчала Йогоаи1.

— Ну ты что, мама! Ты разве не видишь?! — мальчик встряхнул руками, и алые брызги разлетелись по комнате.

Несколько крупных ярких капель попали на лицо матери юного воина, прекрасной, как картины старых мастеров на шёлке.

Тут же расплылись в бахромчатые пятна, замерцали на миг сине-белыми искрами и втянулись в гладкую белую кожу как и не бывало.