— Как ты смеешь говорить не со всем мной? — пропели в два голоса старик и средний. — Я Янтуцтлу, Бог в Трёх Лицах! Вон отсюда! — они указали на меня горящими пальцами.

Мелкий медленно встал и пропищал:

— Вон! Но мы будем ждать перемен.

— Благодарю, Янтуцтлу, что выслушал меня, — поклонился я, отвесил им часть своих сил из накопленных в диссациаторе в качестве подношения и развернулся, уходя прочь.

— Хахаха, — заливалась Сильфида, встав с трона в тронном зале и подходя ко мне. — Ты вместо Марьяны трубы чистил?

— Я тоже рад тебя видеть, Сильфида, — буркнул я.

Сажа всё ещё скрипела на зубах. Она, казалось, пробралась везде.

— Что с твоим глазом? — охнула хранительница. — И с рукой! И с бедром! И с почкой! И вообще со всем твоим телом?!

— Погрей мне воду, пожалуйста, — попросил я её.

— Хорошо, сейчас. У нас сегодня пустой замок, первая такая ночь за всё время пока я здесь!

Была уже глубокая ночь, когда я заявился в Замок Древней. Я хотел всё решить за один день, но видимо дня было мало. На обратный путь у меня не получился портал — ушёл слишком недалеко от Проклятых Полей и в какой-то момент потерял контроль над телом. По итогу кувыркнулся куда-то в лес, с леса долго выбирался, после чего ещё раз поставил портал.

Отмывался я долго, стараясь ещё раз в голове прокрутить всё, что говорил Янтуцтлу. Безымянный по мнению ифрита болен, но не потому, что заболел, а потому что уже был рождён больным — изначально ущербным, «безымянной копией себя самого», «с бременем быть вне времени». Вряд ли ифрит просто бредил или заговаривал зубы: служебные духи имеют очень сильную связь с миром, хоть этот паразит и присосался просто к какой-то его части, да пьёт себе его соки. Врать он не станет. Но туманность высказываний не даёт сделать никаких выводов.

Одно странно: совпадение ли, что ифрит тоже стал говорить про время? Совпадение ли в принципе, что Безымянный мир называется так же, как зовут Безымянного? Время великое, беспощадное и безымянное…

Выйдя из душа я оделся в чистую одежду и отправился к себе в башню. Давненько я не делал того, что стоило бы делать время от времени: сопоставлять факты и производить на свет логические выводы. Хотя кого я обманываю: информации у меня с тех самых пор совсем не прибавилось.

О мире я узнал намного больше: расположение сил, желание всех меня убить по неясной для меня причине, связанной с какой-то Алейной, прямая угроза демонов, лезущих на стену. Тут можно было бы порассуждать, но для меня здесь по крайней мере не было неразрешимых загадок.

А вот глубже становилось всё намного более загадочно. Чёрный с Безымянным играют в игру, подкинув мне книжку, где подробно расписано, что есть Порядок, а есть Хаос, и они враждуют. Хаос враждует с Порядком не ради какой-то цели, хотя и это тоже было описано, а потому, что это такой закон. Как закон тяготения.

Я встал, прошёлся по комнате, чтобы привести мысли в порядок, сел за стол.

Буквально недавно Хаосом пытались назвать меня. Микель Эдамотт, труп которого покоится где-то около Грувааля, вполне однозначно меня принял за Хаос, хотя тут сыграло лишь его невежество.

Кроме прочего на арене появились все игроки: Безымянный, Чёрный, Седрик и Эльстан. Если вообще можно назвать их игроками. Как по мне так никто из них ни на что ни разу не повлиял. Цель Безымянного и Чёрного — непонятна. Они предупреждали о Седрике и предупреждения ни к чему не привели. Они предупреждают меня о чём-то? О чём? О вторжении Хаоса? Но я в Аленое ничего не вижу. Почему бы меня сразу не сделать богом?

Если что-то кажется нелогичным, то оно логично, просто из известного набора фактов нельзя сделать этого вывода. А значит набор фактов не полон. Узнать, что я из этого всего упускаю никогда не предоставится возможным.

Я встал у окна, глядя на возвышающиеся во тьме исполины гор.

И ни одного предсказания не сбылось пока, кроме того, что Сеамни напророчила Ворону. Получается, что пока Сеамни более крутой повелитель времени, чем Безымянный. Это вызвало у меня усмешку.

— Что-то смешное увидел?

Из пустоты, с магическим рывком возникла Сильфида, положив мне руку на плечо.

Душа осталась стоять, а тело упало на пол.

Я обернулся.

Глаза хранительницы были широко раскрыты, рот открыт в удивлении, руку, которой она меня коснулась, она трогала другой рукой, не в силах поверить сделанному.

Я пальцем провёл по её подбородку, поднимая её отвисшую челюсть и Сильфида залилась румянцем.

— Ты… — выдохнула она, проводя руками по моей груди.

Я лишь улыбался, глядя на её искреннюю реакцию.

Она отлипла от меня, сделала шаг назад и запрыгала на месте от радости, подкидывая шапку ушанку:

— Я могу тебя трогать! Могу! Тебя! Трогать!

Она подскочила ко мне, приложила ладонь ко лбу, потом облапала руками лицо. В восторге провела по спине, по рукам и обняла, уткнувшись носом в плечо, всхлипывая.