Малиновый бархат, золото, зеркала украшали зрительный зал и единственную большую залу для публики на первом этаже. Коська слышал, что конюшня, куда имела право заглянуть только привилегированная публика, содержалась в парадной чистоте и благоухала духами, везде зеркала, фонтаны и даже аквариумы с золотыми рыбками, всюду мрамор. Когда он слышал о таком, то невольно думал, что и сам не отказался бы с недельку пожить в такой обстановке. Но всё-таки скрежетнул зубами, подумав, что, даже имея деньги, чувствуешь в цирке деление на высшее общество и всех остальных. Устройство зрительного зала предусматривало чёткое разделение общества по классовой принадлежности. Ложи и места в партере предназначались для состоятельной публики. Для народа победней были отведены сравнительно дешёвые места во втором ярусе и устроена террасированная галерея, рассчитанная на стоящего зрителя. И этот ярус, и галерея имели отдельный вход с улицы, а внутри зала были наглухо перекрыты барьерами, чтобы зрители верхних мест не могли спуститься вниз и не напугать своим видом богачей.

Угрюмый сплюнул, неслышно выругался и повернул направо к Фонтанке. Вход был там. Встречался Коська с Николаем Семёновичем в комнате дворника, который по-родственному разрешил племяннику время от времени здесь беседовать с улыбчивым господином.

Толкнув дверь, Коська увидел, что Власков сидит за столом с дядей Мишей и оба попивают чай. Чиновник для поручений никогда не приходил с пустыми руками, всегда приносил то калачей, то бубликов, то каких-то пирогов, но никогда ни вина, ни водки. Говорил, что голова должна быть светлой, как солнце в дневную пору, и незамутнённой, как вода из родника.

Несмотря на свои почти сорок лет, Коська побаивался Николая Семёновича, хотя виду никогда не подавал, и сейчас с замиранием сердца улыбнулся:

– Здравия желаю, Николай Семёнович!

– Здравствуй, Константин! – произнес Власков и улыбнулся в ответ.

Дядя Миша сразу же поднялся с табуретки.

– Пойду я, убирать сегодня много, – будто бы оправдываясь, сказал дворник.

– Михаил Евграфыч, – ласково сказал Николай Семёнович, – ты бы чай допил, с нами посидел. Не то неудобно получается – пришли два гостя и тебя из твоего же жилья и выставляют.

– Что вы! – замахал руками дядя Миша. – Я такого в жисть не подумаю, а чай потом допью.

– Холодный же будет.

– Ничего, самовар есть, вода есть, щепа есть, значит, и чай горячий будет. – И дворник вышел из своей каморки.

– Здравствуй, Константин! – ещё раз поздоровался Власков. – Что ты у двери встал? Проходи, в отсутствие дяди ты здесь хозяин. Чаю налить?

– Благодарствую, – Угрюмый сел на табурет, где ранее сидел дядя, – только в трактире два чайника опустошил.

– Если так… – чиновник для поручений отодвинул стакан в сторону. – Ну, как поживаешь, Константин?

– Вашими молитвами, – Угрюмый обеспокоенно посмотрел на Власкова.

– Ты не таись, говори, как есть.

Коська как-то сгорбился, на лбу появились глубокие складки, и создалось впечатление, что он и хочет сказать, да что-то мешает.

– Константин, – нахмурился и сыскной агент, – что стряслось?

Угрюмый с минуту помедлил. Власков не торопил.

– Никогда такого со мной не было, – опять умолк, – а вот ныне не могу избавиться от чувства, что кто-то за мной ходит.

– Ты замечал кого-то?

– Да вроде бы нет.

– Ну ты, паря, даёшь. Раньше с тобою такое бывало?

– В первый раз я себя чувствую не в своей тарелке.

– Может быть, тебе на время уехать, пока торжества пройдут?

– Ага, – Коська не стал скрывать своего желания, – ныне самое время свое благосостояние, – он ввернул слово, которое недавно слышал, – улучшить. Столько сюда народу понаедет, – и прикусил язык. Как-никак, но разговаривает он с агентом сыскной полиции. Тот хоть и поможет в случае чего, но у него тоже возможности ограничены.

– Повысить-то повысишь, а вдруг нарвёшься. Ладно ещё, в каталажку посадят, а если в бок острым предметом или кистенём по голове?

– Николай Семёныч, – дурашливо начал Коська, но его грозно перебил Власков:

– Я о тебе пекусь. Ты ж сам сказал, что слежку чувствуешь.

– Может, это от мнительности моей, – и здесь Коська без запинки произнёс слово, слышанное от доктора.

– Ты смотри у меня, – чиновник для поручений погрозил пальцем Угрюмому.

– Николай Семёныч…

– Сорок лет уже Николай Семёныч, – перебил Власков, – и повидал много.

– Николай Семёныч, так и мне, почитай, не семнадцать.

– Вот именно. Хотел тебе дело поручить, но вижу, что затаиться тебе надо. Отца с матерью давно не видел?

– Да, лет пять, кажись.

– Вот и поезжай к ним. Запасов изъятых, думаю, тебе на месяц хватит.

– Николай Семёныч, дома я всегда успею побывать. – Коська провёл рукой по подбородку. – Как мне кажется, вы не стали бы меня приглашать сюда, будь дело неважным.

– Здесь ты прав.

– Николай Семёныч, не первый год мы знакомы, так что давайте начистоту. Вы ж знаете, не люблю всякого крутежа вокруг да около.