Услышав это, Тишка приободрился. Значит, подполье в Сантьяго существует. Такая весть его обнадёживала. Вот бы и ему на подполье выйти, выведать бы адресок этого рабочего П. Уж он-то наверняка знает, сам, наверное, активный участник подполья. Ну-ну, послушаем, что он скажет дальше, этот рабочий из Сантьяго.

«Злодейски убив законного президента республики Сальвадора Альенде, — передавали по радио, — военная хунта ликвидировала все наши завоевания, достигнутые при народном строе. Всё меньше становится государственных предприятий. Земли вновь возвращены помещикам. Наши дети уже не получают, как раньше, ежедневную бесплатную порцию молока. Теперь она, как и хлеб и мясо, стоит огромных денег и потому нам не по карману. Фашистский режим не гнушается никакими методами, чтобы как можно дольше продлить своё господство на нашей многострадальной земле. Но хунта не в состоянии подавить наше стремление к борьбе и свободе.

Мне удалось спрятать в укромном месте старенький радиоприёмник. Каждый вечер настраиваю его на московскую волну. «Слушай, Чили», — обращается к нам диктор, начиная очередную передачу на испанском языке. И Чили, трудовая, борющаяся Чили, действительно слушает…»

Тишка затаил дыхание.

Ага! Значит, всё же есть кто-то, кто с Чили разговаривает по радио? Вот этот кто-то и знает про Корвалана всё! И с этим рабочим П. из Сантьяго, наверное, поддерживает связь. Ну, конечно же! Как Тишка не подумал об этом раньше. Он же слышал — и Мария Прокопьевна рассказывала, — что многие из чилийцев переехали в другие страны. А вот в одно ухо влетело — в другое вылетело. Ох, стоеросовая голова, да разве настоящие-то чилийцы, хоть они сейчас и далеко от родины, не будут помогать тем, которые в Чили остались? Конечно, будут. И письма, наверно, пишут своим друзьям, дух у них поддерживают: держитесь, не сдавайтесь фашистскому Пиночету, будет и на нашей улице праздник. Но пассаран! То есть, они не пройдут! Мы победим!

Тишка знал: чилийцы, вынужденные из-за Пиночета покинуть родную страну, рассеялись теперь по всему свету, и в Аргентине они есть, и в этой… как её… в Бразилии есть, в Перу. Они ведь тоже не сидят сложа руки. Может, тоже посылки направили Корвалану. А может, и верных людей командировали в Сантьяго с напильниками и пилками…

Тишке стало спокойнее: не его посылка, так чья-нибудь другая до Корвалана дойдёт. Конечно, лучше бы всё-таки, чтоб его. Но Тишка, видишь ли, и адрес на посылке русскими буквами написал, да и письмо сочинил по-русски. Корвалан может не догадаться и разрезать каравай у охранников на виду.

Тишка насторожился. Рабочий П. из Сантьяго что-то писал о Корвалане.

«Много раз хунта намеревалась расправиться с Луисом Корваланом путём организации судебного фарса. И если это ей до сих пор не удалось, то лишь потому, что свершиться чёрным планам Пиночета помешала международная солидарность с борющимся чилийским народом. Однако, несмотря на неутихающую волну протестов, палачи не оставили мысли учинить над ним расправу…»

Да, значит, Корвалан ещё в тюрьме. Иначе б этот рабочий сообщил в Москву о побеге. А Тишкина посылка, видно, где-то застряла. Не может быть, чтобы Корвалан получил посылку и не пустил напильники в дело. Они же новенькие, острые, как акульи зубы. Тишка вообще-то акульих зубов не видал, но представлял их остроту. Ну, а если напильниками не вышло, так Тишка это предусмотрел и пилки по металлу послал. Они-то любое железо возьмут, войдут в него, как входит нитка в кусок хозяйственного мыла, который матери нужно разрезать пополам.

Да-a… Может, попробовать самому в Сантьяго бежать? Тишка же ни у солдат, ни у охранников подозрения не вызовет.

Мальчишка и мальчишка, какой с него спрос. По-русски заговаривать он ни с кем не будет. Если только придётся про дорогу узнать, так он к первому встречному не подойдёт, а присмотрится сначала, что за человек. Если рабочий, то можно за помощью обратиться. А если в шляпе — то лучше обойти его стороной.

До суда над Корваланом оставалось немного времени. Ротозейничать уже некогда.

25

Тишке снился цветной сон, до того красочный, что наяву таких красок и не бывает — всё яркое-яркое, как на картинках. И Тишку поразила на сморщенно-жёлтом виске Старухи синяя-синяя жилка, напоминающая реку на географической карте. Старуха приковыляла с Выселков не одна, привела с собой и Парасью-Илюшиху, которой Тишка до этого сна и в глаза не видел. Парасья была в старинном сарафане, перевязанном выше груди оборкой, держалась прямо, как молодая, и всё переспрашивала у Старухи:

— Так этот и есть Тихон?

— Этот, — старуха кивала головой.

Парасья поджимала губы:

— Ну-ну. — И снова спрашивала: — Вот этот маленький — Тихон?

— Тихон, — отвечала Старуха, и голос у неё гудел, как телеграфные провода.

Старуха, вырастая у Тишки на глазах до былинных размеров, опиралась на суковатый, тоже былинных размеров, посох:

— Иди, Тихон, иди… Я благословляю тебя…

Тишка чувствовал, что его распирает сила, что он становится со Старухой вровень. Он не спрашивал её, куда идти. Он знал это и без подсказки.

— Если надо, Тихон, я и сынов тебе крикну на помощь… У меня ведь их шестеро…

— А у меня одиннадцать, — пробасила стоящая на Цветущем бугре Парасья, тоже огромная, как лесина. Сарафан у неё накрывал полбугра, и ромашки, лютики, васильки, вышитые на сарафане, сливались с теми, что росли на бугре, и от этого казалось: Парасья являлась продолжением земли. — И моих одиннадцатерых забирай.

Старуха кивала ей головой, а сама смотрела на Тишку:

— Ты не тревожься… Кликнем всех — все за правое дело пойдут… Ты же знаешь, там человека пытают, нельзя его в обиду давать… Это долг твой!