На другой стороне Витька начертал: «А это я. Будем знакомы, Витя Егоров».

И в тот же день, с тем же разудалым настроением, отправил этот свой «портрет» Лене Измайловой.

А на следующее утро, к великому изумлению, снова получил от нее весточку. Не ответ на Витькину бороду — рано еще, он еще впереди, а ярко-красную поздравительную открытку.

Когда он открыл ящик для писем и газет, из него, как разноцветный листопад, посыпались на пол праздничные открытки. Три штуки Зое, две маме и одна — вот эта, ярко-красная, с Кремлевской башней и знаменами. Лена писала: «Здравствуй, Витя. Поздравляю тебя с наступающим праздником Великого Октября. Желаю хороших отметок в четверти и вообще разных успехов. В этот день ты, наверно, пойдешь на демонстрацию на Дворцовую площадь. Как я тебе завидую! У нас демонстрации не бывает. Мы будем только смотреть ее по телевизору. Напиши мне, как ты проведешь праздник. Лена Измайлова».

Все это, честно говоря, огорошило Витьку. Переписка с Леной принимала серьезный оборот, а тут прямо заставила его призадуматься, поскрести затылок.

Прежде всего, она его поздравила с наступающим праздником, а он и пальцем не шевельнул. Даже в голову не пришло. Во-вторых, Витька не сообразил, что его бородатая физиономия появится там как раз на праздники, и вся эта затея выставит его в самом неподходящем виде. И наконец, ведь правда, что у них в небольшом поселке демонстраций не бывает, и Лена всерьез может завидовать Витьке, живущему в Ленинграде.

Надо было как-то исправляться.

Но — как?

Утром седьмого ноября посыпал снег, и мама, которая на все праздники оставалась дома, сказала Витьке:

— Никакой демонстрации. С твоими гландами никуда не пущу.

Спорить было безнадежно.

Зоя убежала на демонстрацию без Витьки, а мама стала готовить праздничный обед. В квартире запахло тестом, мясом, капустой. По телевизору показывали парад на Красной площади. Витька сидел перед экраном и думал о том, что Лена Измайлова сейчас смотрит то же самое, что и он, никакой разницы. Потом пришлось дважды бегать в магазин — за молоком и за подсолнечным маслом. Тут гланды почему-то не помешали, мама даже не вспомнила про них, посылая его в универсам. На лестнице пахло так же вкусно, как и дома. Жильцы, встречаясь на площадках, поздравляли друг друга с праздничком.

Часам к двум Витька с мамой раздвинули стол, накрыли его и стали ждать гостей. Ольга Ивановна надела красивое темное платье, приколола медаль «За оборону Ленинграда». Витьке всегда нравилось видеть маму вот такой — нарядной, красивой, молодой. Она даже губы накрасила перед зеркалом!

Оглядывая заставленный угощениями стол, сказала Витьке:

— Может, Федю Победимова пригласишь?

— Не-а, — сказал Витька.

— Все веселей тебе будет!

— Обойдется.

— Будешь со взрослыми сидеть?

— Ага, — сказал Витька. — И то лучше.

Первыми пришли дядя Коля с тетей Лизой. Румяные с морозца, шумные, веселые, на пальто горят красные бумажные цветы. У дяди Коли голос зычный, капитанский: он и работает капитаном буксира в торговом порту. Тетя Лиза хохотушка, ямочки не сходят со щек.

— Ух ты! — грохнул дядя Коля, увидев праздничный стол. — Знали, куда идем! — взял щепотью из тарелки квашеной капусты, опустил в рот, запрокинув голову, замычал от блаженства.

— Не хулигань! — захохотала тетя Лиза, но мама утащила ее в кухню.

— Ну-с? — спросил дядя Коля Витьку. — Как она, жизнь? Мать не обижаешь, не огорчаешь? Смотри у меня!

— Вы мне обещали, помните?.. — начал было Витька, но дядя Коля все, оказывается, помнил:

— На буксир-то взять? Будет, Витек, будет. К лету ближе. Как говорится, дал слово — держи! Верно?

Потом пришла Полина Игнатьевна, тоже проводница, мамина напарница.

Теперь ждали лишь Зою, которая задерживалась на демонстрации.

Дядя Коля ходил вокруг стола и вздыхал.

Раздался звонок. Витька побежал отпирать.

За дверью стоял Толя Плужников.

— С праздником, — сказал он Витьке и преподнес маленький красный флажок.

— А Зои еще нет! — выпалил Витька.

— Дождусь внизу, — сказал Толя и стал закрывать дверь.

— Мама! — заорал Витька. — Толя Плужников пришел!

Как Толя ни отнекивался, его все равно втащили в квартиру, заставили раздеться. Больше всех усердствовал дядя Коля. А Витька был несказанно рад приходу своего друга.

— Мы с ним пельмени ели! — вскрикивал он время от времени, но это ни на кого так и не произвело должного впечатления. Только Полина Игнатьевна погладила Витьку по голове и сказала:

— Вот в Сибири пельмени делают! Не чета покупным.

Толя Плужников оказался в центре внимания. Постепенно его басок вытеснил все другие голоса, даже дяди-Колин. Разговор, перескакивающий с того на это, понемногу выстроился, стал общим. Толя рассказывал о своей работе в ПТУ, где он учит молодых вьетнамцев.

— Хорошие ребята, — говорил Толя. — Упорные. Трудяги в добром смысле слова. Мы им даем профессии станочников, учим на токарей, фрезеровщиков, но они сами просят, чтобы знания были шире, универсальнее. Война забирает людей, надо их заменять…