— А вы, пожалуйста, повторите... Повторите! — вскинулся невозмутимый всегда Самсонов. Его, как и Оверкину, задело то, что сообщил заведующий лабораторией.

Игорь Николаевич медленно поднял голову.

— Эх, ребята, ребята... Хорошие вы люди, но только забыли, что другие не всегда на благодарность отвечают благодарностью. Мир пестр, сложен... Вот вы, к примеру, поддержали два месяца назад Владимира Кравчука насчет вертикальных водопонижающих скважин, а он вас сегодня помоями облил. Да-да, именно облил! — Игорь Николаевич бросил взгляд на дверь. — Он сказал, что вы самостоятельно ничего не можете сделать. В рот смотрите. Каков гусь, а?!

Самсонов и Света растерянно переглянулись. Ошеломленные услышанным, словно сговорившись, тихо выдавили:

— Он нам... он нам ничего такого не говорил...

— Еще бы! — подхватил с сарказмом Игорь Николаевич. — Это в его манере! Двуликий Янус!.. Вы, конечно, о нашем разговоре — никому ни слова. Особенно ему! Надеюсь, вы меня понимаете? Пойдет склока и все такое... Я-то уверен, что вы — отличные ребята и прекрасно знаете свое дело. О таких сотрудниках можно только мечтать!

Последние дни Владимир ходил как в воду опущенный. Он понимал, что Боков скорее даст себе руку отрубить, чем займется вертикальными водопонижающими скважинами. Нечего ждать помощи и от отца. Тот вообще, как только Владимир заводил с ним разговор о поверхностном способе дренажа Южного участка, начинал нервничать и, сославшись на дела, уходил. Несколько раз Владимир звонил в газету, надеясь хоть там получить поддержку, но Сидоренко явно «тянул резину», и по его неуверенному, тихому голосу нетрудно было догадаться, что он колеблется. А спустя несколько дней ответственный секретарь редакции газеты без обиняков заявил Владимиру, что его статью печатать не будут. Почему? Отрицательная рецензия.

Опустошенный, раздосадованный на всех и вся, он приехал в институт, где Игорь Николаевич тотчас же сделал ему замечание: обеденный перерыв кончился десять минут назад, и надо быть на рабочем месте. Трудовая дисциплина — для всех одна.

Отношения с Боковым ухудшались с каждым днем. Вдобавок и Самсонов с Оверкиной стали относиться к Владимиру отчужденно, подчеркнуто официально. Как будто черная кошка между ними пробежала... Владимир терялся в догадках. Нет, он никогда ничего плохого не сделал своим помощникам. Наоборот, везде хвалил их... В чем же тогда дело?

Владимир не ведал, что предпринять. Разуверившись во многом, ни на что уже не надеясь, он написал коротенькое отчаянное письмо Виноградовой. Он просил ее лишь об одном: разведать, где именно в Красноярске, в каком из научно-исследовательских институтов есть сеточный электроинтегратор и можно ли там устроиться на работу. А то, что в одном из НИИ Красноярска такой интегратор существует, Владимир знал давно. К Романову в Москве он решил не обращаться. Юрия Борисовича он знал плохо, да и вообще просить о помощи было не в его правилах. Совсем иное дело — Красноярск. Это — не столица, загруженность работой в НИИ там, очевидно, небольшая, и, что самое главное, в Красноярске жила Виноградова. Он часто думал о ней, вспоминал их немногочисленные встречи в Кедровске. И чувствовал, как что-то неведомое все сильнее тянет его к этой девушке...

Вечером у Владимира состоялся разговор с отцом. Причем Петр Михайлович сам изъявил желание побеседовать с сыном. Позвал его к себе в комнату, запер изнутри дверь на ключ. Сашу не пустил, буркнув, что тот сует нос в чужой огород. Владимира это задело. В последние годы отец — тот самый Петр Михайлович Кравчук, известный ученый-гидрогеолог, которым он всегда так гордился, — разочаровывал его все больше. Крут, самоуверен, как царек. Безусловно, отец — величина в научном мире. Но ведь настоящий ученый не может жить вчерашним днем. Что происходит с ним?

Они сели друг напротив друга. На осунувшемся, небритом лице Владимира застыли отчуждение и угрюмость. Но Петра Михайловича в эти минуты меньше всего волновало состояние сына. Он явно был взбешен.

— Ты ведешь себя, как ребенок из детского сада! Этим вот — я хочу заниматься, а вот этим — не хочу! — с гневом начал он. — Боков дал тебе задание по Южному участку — ты его не выполнил. Ты позоришь нашу фамилию! Неужели ты не видишь, что идешь против течения?! Самсонов и Оверкина пришли сегодня ко мне и заявили, что работать с тобой больше не будут... Что там у вас, в конце концов, произошло? Почему люди отворачиваются от тебя?

— Самсонов и Оверкина объяснили тебе что-нибудь? Отчего они не хотят со мной работать?

— Они сказали, что ты — самый умный в лаборатории и им с тобой работать просто не под силу... Одним словом, дали понять, что ты своим поведением поставил себя вне коллектива. Ты хоть понимаешь, куда докатился, кем стал?! — продолжал возмущаться Петр Михайлович.

Владимир молчал. Ничего не объяснял, не перечил. Пусть выговорится. Тогда и он кое-что скажет. Возможно, он прав не во всем, но иметь свое мнение — никому не запрещено... И видя, что сын молчит, не оправдывается, Петр Михайлович разошелся еще больше. С угрозой стал напоминать, против кого Владимир идет (при этом Кравчук-старший поднимал указательный палец и недвусмысленно смотрел в потолок), сыпал цифрами почем зря. Коль уж Кедровскому разрезу отпущены деньги на осушение Южного участка подземным способом, то на попятную теперь никто не пойдет. Слишком туго здесь все завязано. Машина заработала, и остановить ее теперь практически невозможно!