Шрифт:
А самое смешное, что радовать её очень легко – достаточно сказать слово ласковое, похвалить, например, её стряпню или платье – и она уже цветёт. Он старался делать это хотя бы иногда. Понимал, что с Лиру ему повезло. Позже, когда оправился от ран, стал принимать участие в делах лэрианорской вольницы, и появились у Ворона хоть какие-то деньги, он даже изредка привозил ей пустяшные подарки.
С ней было удобно. Но порой Ворон ловил себя на мысли, что с удовольствием бы выставил девицу за порог.
Миланейя, разумеется, тоже знала о девчонке. Смотрела осуждающе и брезгливо. Молчала.
И лишь однажды поутру, заметив их вместе выходящими от Эливерта, после холодно спросила у разбойника:
– Не надоело морочить голову этой глупышке? Она ведь думает, что нужна тебе.
– А я ей голову не морочу. Я предельно честен, – надменно бросил в ответ Ворон. – Пусть уходит. Я её не держу.
– Как же я ошиблась! – печально вздохнула Миланейя. – Я стремилась исцелить твои раны, а надо было лечить твою душу…
В Эсендаре
Браво, парень, ты не грустен нисколько.
Завтра в дальний путь, а пока –
Всё по плану: ты становишься волком,
Ты знаешь всё, что нужно в жизни волкам.
Олег Медведев
Сгорбившийся старичок на обочине дороге приветственно поднял руку, когда телега с ним поравнялась.
– День добрый! Сынок, не возьмёшь до Эсендара? Утомился итить, ноги ужо не волочутся…
– Отчего не взять?! Садись, отец! У меня кобылка хорошая, ещё десятерых свезёт!
Старичок сперва закинул сучковатый батожок, потом, устало кряхтя, забрался сам, уселся сбоку.
Возница терпеливо ждал, пока дед устроится. Щуплый, невысокий, капюшон натянут на самый нос от палящего солнца, одна кудлатая светлая бородёнка торчит.
– Откуда будешь, отец? – поинтересовался паренёк, подгоняя лошадку и трогаясь с места.
Старик назвал деревеньку неподалёку.
– А в город чего? – похоже, возница обрадовался случайному попутчику.
– Родня у меня там, – отозвался старик. – А ты никак на рынок?
– Да, торговать еду.
– Похвально! – затряс бородой старичок. – Урожай-то как нонче? Уродился аль говно?
– Да какой уж там уродился! – махнул рукой хозяин телеги.
И следующие пару часов пути до Великого Города старичок терпеливо слушал о том, что именно в этом году не уродилось, зато уродилось у соседа, потому что он (сволочь такая!) знает тайное слово, и ни с кем им не делится, а также о бессовестных эсендарцах, которые так и норовят сбить цену и обобрать несчастных крестьян.
У ворот в прохладной тени лениво позёвывали дозорные. Возница привычно сунул им пару мелких монет, дабы те не тратили его и своё время на досмотр содержимого телеги. И возок, наконец, покатился по широкой центральной улице Эсендара. Неподалёку от рынка, старичок благодарно похлопал парнишку по плечу.
– Останови, сынок! Дальше сам дойду. Даруй тебе Благословенная доброго здравия да хорошей торговли!
– И ты не хворай, отец! – махнул ему на прощание возница.
И старичок не спеша поковылял прочь от шумной Рыночной площади и вскоре исчез из виду. Он, опираясь на свой крепенький посох, уходил всё дальше и дальше от центра города, пока не забрёл в совершенно безлюдные грязные закоулки. И вот тут случилось неожиданно чудо, которое могло бы удивить любого стороннего наблюдателя, да только волшебного превращения не видели ничьи глаза. Старик за одно мгновение преобразился: распрямил свою сгорбленную спину, расправил статные плечи, став сразу на голову выше, и твёрдой уверенной походкой отправился дальше, уверенно выбирая путь в запутанных переулках города.
***
Ворон любил Эсендар. Любил до тех пор, пока Эсендар не попытался его убить. Эта любовь случилась с первого взгляда. С тех пор он пусть и не весь Юг объездить успел, но повидал много земель, замков, и любовь эта только крепла с каждым днём. Да и прежде по Северу пришлось поскитаться вдосталь. И нигде не было так, как в Великом Городе. Уютный, родной, приветливый, свой до последнего камушка. Так было прежде…
Сейчас он шёл знакомыми улочками и чувствовал, как внутри пустота заполняется злостью и отвращением. Его воротило от этих душных закоулков, от этих людей, снующих по узким лабиринтам Эсендара. Крысиная нора! Он возненавидел это место.
Ему казалось, что город – это живое существо, подлое и лицемерное. Эсендар предал его, обрёк на гибель, не пожелал укрыть, защитить, спасти, а ведь мог. Он смотрел теперь на этот город совсем иными глазами – как на неверную жену, которую застал в постели с другим. Светлые чувства стёрлись из памяти – остались в душе лишь брезгливость, отвращение и горечь разочарования.
Солнце светит сейчас над головой, и город бурлит жизнью. Но память безжалостно воскрешает ту беспросветную ночь, отчаянные крики друзей, животный ужас загнанного зверя.