– Опустилась быстро, вид потеряла, затасканная стала, жалкая, мерзкая… К зиме уже мало оставалось желающих с ней потешиться.

– Почему же она уехать отсюда не попыталась? Ведь могла бы прижиться там, где её никто не знает…

– Ворон, ты же знаешь, вольница везде найдёт, если надо, – хмыкнул Зинат. – Наверное, и она это понимала. Да и чтобы она делала? В кабаке посуду мыла?

– Да прислуживать она не умела и не хотела… Тут ты прав! – кивнул Эливерт. – Но ведь лучше, чем так… В унижении, в грязи… Хуже шлюхи!

– Да, видать, быстро привыкла. А если бы уехала… Нашли и пришили бы тогда, не дали бы жизнь новую начать.

– Так хоть бы не мучилась… Зинат, а Лахти? Почему он-то её не забрал? После пожара…

– Вот, брат, мы сперва тоже опасались, что он у себя её припрячет, и нам уже тогда до неё не добраться, – затряс головой старый мошенник. – Да видать ты-то ему был нужен больше, чем эта краля. Изловил тебя, и она стала враз не нужна. А потом, когда он вдруг исчез бесследно, у неё в этом городе вовсе никого не осталось, кто бы за неё вступился…

Эливерт слушал скрипучий голос старика, а мысли так и разбредались по закоулкам прошлого, что-то пытались уловить, нащупать. И вдруг как озарение…

Он же видел это! Во сне. Вернее, в горячке.

То, что тогда ему мерещилось, почти стёрлось из воспоминаний, но иногда вдруг всплывало вот так: неожиданно, ярко, пугающе. Как голос незнакомки, образ которой он позабыл, но запомнил навсегда, что это ей он обязан своей вновь обретённой жизнью. Как чёрный ворон Миланейи, в его видениях обратившийся в устрашающее чудовище. И как Аллонда, заклинающая Лахти дать ей денег.

Провалиться в Лидонское ущелье! Так значит… Это не сон был. То есть сон, но вещий. Аллонда приходила к Лахти, умоляла отдать ей обещанную награду за его голову, просила денег, когда пожар отнял у неё всё. А проклятый выродок лишь усмехался ей в лицо.

Вот так потешилась судьба над корыстной девкой! Никак сам Владетель Мрака приложил к этому руку. Это же надо было Аллонде так прогадать – продать его в надежде озолотиться, а в итоге лишиться даже того, что имела! Дом сгорел, награду не получила, и даже любовника своего Ворона, который содержал её, собственными руками отправила за Грань. Просчиталась, голубка!

– Так-то, брат, поплатилась она за предательство, – неторопливо продолжал своё повествование Зинат. – За каждую жизнь, ею заглублённую, рассчиталась бесчестьем и унижением. Позорнее жизнь сложно придумать.

– А… – Эл с трудом заставил себя договорить, – где она сейчас?

– Там, где ей и положено быть – в Бездне! Месяца три назад подцепила заразу какую-то… Оно и понятно, дотаскалась! Начала гнить заживо, смердела так, что её отовсюду гнали, где она появлялась. Так и померла вскоре. Нашли в сточной канаве у Северной башни. Прямо там, среди помоев и нечистот, скрючившись, лежала, закоченевшая уже, синяя. Эй, Ворон? Ты меня слушаешь вообще?

Эливерт отрешённо кивнул.

– Похоронить по-человечески было некому. Даже прежние соседи не пожелали труд на себя взять. Так зарыли где-то на краю погоста, будто бродягу безродного. Даже и не знаю, где то место… Потому, ежели хочешь плюнуть на её могилу, ничего не выйдет – хрен знает, где её закопали. Вишь как, опоздал ты немножко, друг, не успел поглядеть, как подохла тварь продажная.

– Не успел… Зинат, я, пожалуй, пойду…

– Куда «пойду»? – удивился барыга. – Ночь скоро.

– Пойду! Благодарю, друг, за угощение! И спасибо, что рассказал, чем всё кончилось. Пора мне.

– Эй, погодь! Деньги-то забери свои. Я тебе должен был. Я не забыл. Теперь тебе ни один фларен лишним не будет. Пока на ноги опять встанешь…

– Ты прав, – кивнул вифриец. – С деньгами у меня сейчас…

– Негусто! – подсказал Зинат.

– Если бы не густо, – хмыкнул Ворон, – а то ведь совсем пусто! Пожалуй, надо ещё по гостям пройтись, собрать хоть немного со всех, кто в должниках ходил…

– Правильно! – кивнул старик. – Заодно, пусть узнают, что рано они тебя схоронили. Летать тебе ещё да летать!

***

Уходить, на ночь глядя, было глупо, но оставаться в доме Зината-Фальшивки дольше оказалось невыносимым. Эл больше не мог это слушать, не мог говорить обо всём этом. А старый барыга наверняка бы весь вечер припоминал подробности. Нет, уж лучше сбежать прочь от давнишнего приятеля.

Из Эсендара уходить уже поздно – солнце садится, а плестись в темноте по безлюдным окрестностям может быть чревато. Не настолько он ещё окреп, чтобы так рисковать. Можно было пойти ещё к кому-нибудь из старых знакомых (в конце концов, за этим и приехал в Великий Город), но ведь понятно, в какое русло свернут все разговоры. Нет, хватит!