— Вы знаете, куда направлялся самолет? — спрашивает офицер Дэмиен.

— Цюрих, — говорю я, и в то же время Виннфред отвечает:

— Париж.

Я бросаю на нее жалкий взгляд.

— Не все европейские столицы одинаковы, деревенщина.

Мне доставляет болезненное удовольствие быть с ней жестоким. Мне нужно куда-то выпустить пар, а она идеальная жертва.

— Я могу подтвердить, что самолет направлялся в Париж. — Офицер Ханна что-то записывает в блокноте, который держит в руках, не отрывая от него взгляда.

Моя челюсть отвисает. Париж? Грейс летела в Париж? Зачем?

— Сколько человек было в самолете, насколько вам известно? — Офицер Дэмиен продолжает, обращая внимание на Виннфред, у которой явно больше информации, чем у меня.

– Минимум три. — Она потирает подбородок, глядя широко раскрытыми глазами и потерянно, как ошеломленный подросток. — Пол, Грейслин и пилот. Хотя я полагаю, что могла быть стюардесса или две. А второй пилот? Боже, я ничего не знаю об этих вещах.

Трахните меня. Мой источник информации в настоящее время носит желтые пластмассовые серьги.

—Есть ли еще какая-нибудь информация, которой вы можете поделиться с нами? — спрашивает офицер Ханна.

Я молчу. Что бы ни происходило, я не в курсе. Теперь я просто жду, когда офицеры уйдут, чтобы я мог допросить Долли Партон-младшую здесь.

Она колеблется, прежде чем покачать головой.

— Нет. Это все, что он мне сказал, извините.

Офицер Ханна выглядит огорченной, когда спрашивает:

— Вы случайно не знаете, миссис Эшкрофт... они путешествовали по делам или... гм, на отдых?

Закрывая глаза, я чувствую, как все внутри меня рушится, кирпичик за кирпичиком. Все, что я построил за эти годы, исчезло, погребено под пеплом. Воспоминания. Украденные поцелуи. Игры. Ставки. Выигрыш. Все в жопе.

Голос Виннфред звучит далеко.

— Я… я не знаю.

— Вы не знаете, они путешествовали по делам или ради удовольствия? — глупо повторяет офицер Дэмиен.

— Нет.

— Полагаю, это значит, что вы вообще не знали, что они путешествовали вместе?

— Прекратите, — упрекает офицер Ханну себе под нос.

— Нет, — говорит Виннфред, вздернув подбородок, гордая, несмотря на нелепость своего наряда, эту ситуацию и этот вопрос. — Он не сказал мне, что путешествует с мисс Лэнгстон.

— Все в порядке. — Офицер Дэмиен раздраженно прикусил внутреннюю часть щеки. — Спасибо, миссис Эшкрофт. Хорошая новость — если это можно так назвать — заключается в том, что пилот попытался благополучно приземлиться в Гудзоне, так что тела в, э-э, презентабельном состоянии.

— Фантастические новости, — протягиваю я, не в силах сдержаться. — Значит, они утонули, а не сгорели в огне. Это многое меняет. Деревенский увалень, разве ты не гордишься тем, что похороны твоего мужа будут с открытым гробом? — Я бросаю ей плачевную ухмылку.

Виннфред задыхается, как будто я только что ударил ее.

Офицер Ханна кладет руку на плечо Виннфред.

— Люди говорят ужасные вещи, когда им больно, — говорит она, чтобы утешить ее.

— О, говорить ужасные вещи — это его партийный трюк. Это не имеет ничего общего с тем, что здесь происходит. — Деревенщина косится на меня.

Наконец офицеру Дэмиену звонят по телефону, и офицеры кивают между собой.

— Мы сейчас вернемся.

Они все выходят наружу, бормоча между собой, оставляя жену Пола Эшкрофта и меня наедине.

Я поворачиваюсь к ней.

— Ты должна мне все рассказать.

— Зачем! Ты разговариваешь со мной? — Она упирает указательный палец в грудь, изображая свой самый густой акцент Теннесси. — Потому что я не отличаю Рим от Рейкьявика. Так почему бы тебе не взять свой большой, умный мозг и гигантское, невыносимое отношение и не засунуть их себе в задницу...

— Перемирие. — Я поднимаю ладони вверх. — Я знаю, что ты знаешь больше, чем я. Это ясно всем в радиусе ста миль. И хотя мы начали не с правильной ноги, также ясно, что мы оба находимся в эпицентре дерьмовой бури, так что сейчас самое время извинить мои манеры и собрать воедино то, что здесь произошло.

— Нет, — решительно говорит она.

Я смотрю на нее, завороженный.

— Прошу прощения?

— Я не буду этого делать. — Она складывает руки на груди. — Ты не можешь обращаться с людьми как с грязью, мистер Корбин. Независимо от того, сколько денег у тебя есть на твоем банковском счете. Сначала извинись.

Ты маленькая суч. . .

— Мои искренние сожаления. — Я склоняюсь с преднамеренным преувеличением. — Я тернистый человек, привыкший к отвратительному поведению. Я дважды подумаю, прежде чем открыть свой большой рот и отныне вымещать свой гнев на людях. Можем ли мы двигаться дальше?