Тивад ответил, не сбавляя шага. "Нет ничего хорошего для смертного в бессмертной жизни, я покончил с этой жизнью, в ней больше нет ничего для меня, скоро я передам все Карею и буду покоиться с миром". Тивад вышел из комнаты.

Гидеон с ухмылкой на лице разбил бутылку вина и сел на императорский табурет. "И это он всех называет червями? "

Непрекращающийся ливень над Империей Данов утих, уступив место югу, где под сенью императора Сифа лежало разросшееся имперство Ниирландия. Несмотря на кажушийся вншне средний возраст, он был так же стар, как и Джедор, его лицо носило следы переживаний, вытравленных неумолимым ходом лет, каждая морщинка и шрам свидетельствовали об испытаниях и невзгодах, которые его сформировали.

У Сифа, известного когда-то как верного слуги в Азуре, были длинные, струящиеся волосы цвета полуночи. Локоны цвета черного дерева, словно водопад теней, струились по его спине, обрамляя лицо, обветренное суровыми испытаниями, связанными с управлением империей.

Борода, унизанная серебряными нитями, обрамляла его сильную челюсть, придавая облику мудрость и достоинство. Глаза, по-прежнему глубокие и загадочные, таили в себе груз ответственности, а их пронзительный взгляд был способен разглядеть истинные сердца тех, кто искал его аудиенции.

Одеяние императора Сифа соответствовало его высокому положению. Он облачился в роскошную золотую мантию, украшенную бриллиантами, которые сияли, как звезды в ночном небе. Мантия, расшитая символами козы его императорского рода, царственно струилась по фигуре, создавая впечатление власти и роскоши. Его воротник также был уркашен эмблемой Амики и Козы с пятью рогами.

Его царственное присутствие подчеркивала богато украшенная корона на голове, инкрустированная драгоценными камнями, которые сверкали так, словно в них заключалась сама суть власти. Среди придворных махинаций и интриг знати император Сиф вел себя безукоризненно, являя собой истинный образец изысканных придворных традиций своего имперства.

Его голос, хоть и закаленный тяжестью правления, сохранял медовое очарование, а каждый жест был пронизан изящной элегантностью, вызывавшей уважение всех, кто оказывался в его присутствии. Казалось, небеса сместили свой фокус, опустив влажную пелену на эту страну власти и интриг. Верный слуга, облаченный в замысловатые регалии императорского двора, подошел к Сифу с письмом, скрепленным безошибочной печатью Ниреландии.

Сиф, обладающий царственной властью и глазами, в которых, казалось, хранилась мудрость веков, принял письмо и с размеренной неторопливостью сломал печать. Когда он ознакомился с содержанием письма, выражение его лица оставалось непостижимым, не выдавая никакого значения послания. "Спасибо, теперь можешь идти", – Сиф отпустил слугу отрывистым кивком. Слуга удалился, а Сиф остался стоять перед своим сыном Сигданом, который только что закончил суровую тренировку. Сигдан, молодой и полный сил, носил свои тренировочные доспехи как почетный знак. Волосы, тщательно уложенные, несмотря на тренировки, обрамляли лицо, в котором было столько же пленительного и грозного. Сигдан отличался вспыльчивостью, в нем горел бурный огонь, постоянно грозящий вырваться наружу. Его гнев мог вспыхнуть, как лесной пожар в засушливое лето, уничтожая всякий разум и сдержанность. Многие, кто переходил ему дорогу, вскоре узнавали, к каким гибельным последствиям может привести его гнев. Но по-настоящему выделяли Сигдана его глаза. Они были похожи на лисьи, проницательные и хитрые, всегда оценивающие окружающий мир. Его миндалевидные глаза цвета полированного красного дерева открывали глубины мудрости и хитрого интеллекта, который заставлял насторожиться даже самых опытных придворных. Те, кто осмеливался бросить ему вызов, вскоре убеждались, что его взгляд может быть не менее смертоносным, чем его нрав.

Сигдан всегда был чисто выбрит, на его юношеском лице не было волос. Его гладкая кожа казалась нетронутой заботами империи, что резко контрастировало с тяжестью прошлых времен Сифа. Он носил эмблему Ниираландии – Золотого Ворона, как постоянное напоминание о своем долге перед империей но отказывался носить эмблему Амики и своего дома на воротнике в своем имперстве аргуминтиру то что он пока что не достоин. На тренировочном поле Сигдан был силой, с которой приходилось считаться. Его мастерство владения клинком не имело себе равных, и он неустанно тренировался, чтобы в один прекрасный день стать достойным наследником престола.

Звон стали о сталь разносился по воздуху, когда он вступал в поединки со своими товарищами-рыцарями, и каждый поединок свидетельствовал о его решимости и мастерстве. Сиф смотрел на него с огромным восхищением. Взгляд Сифа – смесь отцовской гордости и торжественности – упал на сына. "Неплохо, сын мой, – заметил он, и в его голосе прозвучали нотки опыта. "Но помни, что сила богов требует физической силы и мастерства, чтобы правильно ее использовать". Сигдан, уважаемый и жаждущий проявить себя, ответил твердым кивком. "Я понял, отец". "Хорошо", – продолжил Сиф. "На следующей тренировке выкладывайся по полной". И все же юношеское любопытство заставило Сигдана озвучить вопрос, который тяжело давил ему на сердце. "Но почему ты хочешь передать мне силу богов? Ты умрешь, а я не хочу тебя потерять!"

Глаза Сифа, глубокие лужицы мудрости, выдержали взгляд Сигдана, когда он предложил свой загадочный ответ. "Я уже устал, сын мой, и передача власти тебе, моему единственному наследнику, будет лучшим, что я когда-либо делал". Сигдан, озадаченный загадочными словами отца, потребовал разъяснений. "Что это значит, отец, и если ты передашь мне невероятную силу, то зачем я вообще столько тренируюсь с этими идиотами? Ведь с твоей силой мне никто не будет ровней кроме великих Лордов-Императоров "Я еще не готов к этому разговору", – отмахнулся Сиф. "Но когда ты получишь силу Богов, ты останешься в том же возрасте, в котором получил силу, но каждое последующее использование будет старить тебя и истощать твои жизненные силы. Даже когда ты состаришься, ты будешь выглядеть очень молодо, но в трудную минуту тебе все равно понадобятся навыки, сила делает людей с силой еще сильнее, но бессильные люди скорее уничтожат себя, чем своих противников", – Сигдан впитывал это откровение, размышляя о серьезности предстоящей ему судьбы. "А сколько еще таких, как ты, отец? Я имею в виду бессмертных". Взгляд Сифа смягчился меланхолией. "Мы не бессмертны, сын мой; мы просто научились обманывать смерть, но она всегда следует за нами. На твой вопрос сложно ответить. Изначально таких, как мы, было очень мало, но иногда дети носителей силы рождаются с силой Богов, проявляющейся без ритуала передачи. Так что точно сказать сложно". Пока они беседовали, командующий Армундр, непоколебимая фигура военной мощи Ниирландии, Армундр, само воплощение имперской мощи и коварства, прохаживался по коридорам власти в своих золоченых доспехах, и его имя шептали с благоговением и ужасом те, кто осмеливался его произносить. В мире, где имперства поднимались и падали, как приливы и отливы, Армундр был именем, вписанным в глубины истории, именем, которое воспевали в сагах и произносили в самых темных углах таверн.

Золотые доспехи, украшавшие Армундра, – искусная работа мастеров, – казались почти божественными в своем великолепии, свидетельствуя о его положении главнокомандующего имперскими вооруженными силами. Символ ворона на правом плече, зловещий предвестник его власти, свидетельствовал о страхе и уважении, которые он вызывал. Говорили, что когда Армундр вступал в бой, враг трепетал при виде этого зловещего ворона – символа приближающейся гибели. Его борода, огненный каскад меди, скрывала тайны ума, острого, как хишасская сталь. Она струилась, как расплавленный металл, символизируя его необузданную натуру, а грива намекала на дикость, скрывавшуюся под его стоической внешностью. Многие считали что когда-то Армундр был членом 13-и воронов.