С подачи Азефа началась мощная волна арестов, была разгромлена нелегальная типография в Томске. Напуганные этим, не подозревающие об истинных причинах репрессий члены «Союза» еще сильнее тянутся к Азефу — единственному спокойному и хладнокровному человеку. Поздно вечером, в Сандуновских банях, руководитель «Союза» Аргунов, чувствуя, что в любой момент может разделить участь арестованных товарищей, сообщает Азефу все пароли, явки, фамилии и адреса. Узнав о том, что Аргунов готовит в свои преемники Азефа, Зубатов приостановил слежку и, дождавшись, когда все нити оказались у «Раскина», дал указание арестовать уже бывшего руководителя «Союза». Бывшего — так как теперь «карта шла» Азефу. «Утешив» оставшихся на свободе, он немедленно принял дела. И не только идеологические, но и денежные: стал заведовать кассой Боевой организации — ядра партии социалистов-революционеров. Теперь Азеф попал в самый центр террористической борьбы. Он по-прежнему строчил отчеты о деятельности партии в полицию, но теперь эти сведения становились все более скупыми, порой — неточными, а иногда — совсем неправильными. Евно Азеф решил вести двойную игру: усидеть на двух стульях, будучи одновременно высокооплачиваемым агентом охранки и распорядителем партийной казны, которая была не менее лакомым кусочком… Жажда больших денег руководила Азефом, когда он умалчивал в докладах богам полицейского Олимпа о деятельности одних революционеров и с потрохами выдавал других — фактически не представляющих интереса для полиции. Так начался новый этап в биографии Евно Азефа, который можно считать «золотым веком» Азефа-провокатора.

19—20 апреля 1903 года страна содрогнулась от погромов еврейских кварталов в Кишиневе. Организованные толпы погромщиков разрушали дома, грабили магазины, насиловали женщин, убивали стариков и детей. Ни полиция, ни войска, однако, не делали попыток прекратить бесчинства, наоборот, нередко поощряли беспорядки, разгоняли группы оборонявшихся. Волна возмущения прокатилась по России. Вина за происшедшее легла на Плеве — министра внутренних дел. Не мог остаться равнодушным и Азеф. И началась подготовка крупного террористического акта, направленного против Плеве.

Вячеслав Константинович Плеве был человеком сильным и холодным. Замкнутый мальчик с туманными глазами, приемыш польского помещика, он не видел ласки в детстве. Одни говорили, что отец его церковный органист, другие — что смотритель училища, третьи — что аптекарь. Никто не знал родителей Плеве. Он был сирота.

Когда Славе, как звал его помещик, исполнилось 17 лет, он донес генералу Муравьеву на приемного отца. Польского помещика генерал повесил.

У мальчика была воля. Он мечтал о головокружительной карьере. Учась на медные грощи, пешком месил грязь большой дороги, возвращаясь с каникул в университет. Мечты не покидали. Властный, гибкий, самоуверенный, переменил католичество на православие. Уже занимал высокое место в бюрократической иерархии. Победоносцев называл его негодяем, ибо ходил слух, что Плеве через провокаторов замешан в убийстве губернатора Богдановича. Плеве был тщеславен и ненавидел людей.

Ни пост директора департамента, ни пост товарища министра не удовлетворяли его полностью. Только раз в жизни Плеве испытал счастье. Это было в апреле, когда Балмашов убил Сипягина. Генерал-адъютант сообщил монаршую волю о назначении Плеве.

Плеве ехал по Дворцовой набережной. Черный куб лакированной кареты. плавно колыхался на рессорах, цокали подковы коней. Это были счастливые минуты.

Рысаки стали у подъезда дворца. Плеве поднимался по Иорданской лестнице. Первыми здоровались министр двора барон Фредерикс, дворцовый комендант генерал Гессе. По пожатию рук, наклону голов Плеве знал уже, кто он. Твердо пошел по аванзалу. Император вышел навстречу с ласковым, любезным выражением лица. Плеве показалось, что у него слегка кружится голова.

Морщась от света, Николай II сказал:

— Вячеслав Константинович, я назначаю вас вместо Сипягина.:

Плеве чуть побледнел.

— Ваше величество, я знаю, злоумышленники меня могут убить. Но пока в моих жилах есть кровь, буду твердо хранить заветы самодержавия. Знаю, что либералы ославят меня злодеем, а революционеры извергом. Но пусть будет то, что будет, ваше величество.

— Сегодня будет указ о вашем назначении, — закрываясь рукой от солнца, проговорил Николай II.

Плеве наклонил голову.

И когда выходил от императора, его толпой поздравляли придворные. Плеве знал людей. Тем, с кем вчера еще был любезен, бросил сквозь топорщивщиеся усы:

— Время, господа, не разговаривать, а действовать. — И спустился по великолепной дворцовой лестнице к карете.

Мечта Плеве исполнилась. «В два месяца революция будет раздавлена», — говорил он. И из его канцелярии то и дело шли секретные распоряжения губернаторам. Плеве сторонился двора. Государственный совет называл стадом быков, кастрированных для большей мясистости. Он искал только дружбы правителя Москвы, великого князя Сергея, с ним обсуждал меры пресечения революционных волнений.

— Но надежна ли ваша личная охрана, Вячеслав Константинович? — часто спрашивал великий князь.

— Моя охрана совершенно надежна, ваше высочество. Думаю, что удачное покушение может быть произведено только по случайности, — отвечал Плеве, зная, что Азеф охраняет его жизнь, что выданные им Гершуни и Мельников уже пожизненно заключены в каземате.

Кроме соображений кровной обиды, подумывал Евно и о том, что эта афера принесет ему пользу в любом случае: если министра удастся убрать, несомненно возрастет роль «Ивана Николаевича» в Боевой организации, что сохранит доступ к ее кассе. Если нет — он обставит дело так, будто бы он спас Плеве от неминуемой гибели, и твердый полицейский оклад в 500 рублей останется добычей азефовского бюджета.

Была разработана целая программа; за министром следили специальные наблюдатели, игравшие роли извозчиков, продавцов газет, мелких торговцев. Особые специалисты обеспечивали «технику»: изготовляли взрывчатые вещества, бомбы. План был продуман во всех деталях.

28 июля на Измайловском проспекте раздался тяжелый гулкий взрыв — Плеве окончил свои земные счеты.

Как и предполагалось, это событие вознесло Азефа на вершину славы, и он получил ореол «руководителя самого удачного террористического акта революционной борьбы». Несколько сложнее было объясниться с «боссами» из Департамента, раздосадованными не на шутку. Ведь незадолго до гибели Плеве, усмехаясь, говорил: «Если и созреет у кого-нибудь план покушения, я буду знать об этом заблаговременно». Он рассчитывал прежде всего на Азефа. Однако гроза прошла мимо Евно. В беседах с полицейскими начальниками Азеф перешел в контрнаступление, обвинил шефов в невнимании к его докладам, в которых он, дескать, предупреждал обо всем. Речь его выглядела столь бурной и убедительной, что никакого расследования не последовало.