— Это может оказаться прорывом, — уточнил император. — Такая литература способна стать катализатором для…

— Да верю же! — нетерпеливо перебил Чернышев. — Давайте перейдем к делу. Оно видится мне куда более существенным и, позволю себе сказать, грозным, чем некие вопросы духовности. Напоминаю присутствующим о сугубой ответственности за сохранение содержания настоящего разговора в абсолютной тайне.

Он обвел собеседников тяжелым взглядом, остановился на Румянцеве.

— Скажите, профессор, какое количество параллельных реальностей предусматривают ваши теоретические построения?

— Бесконечное количество, — ответил ученый, и в его глазах мелькнула тревога.

— Вижу, что вы, Николай Петрович, уже поняли, — сказал премьер. — Может быть, продолжите вместо меня?

— Странно, что мне это не приходило в голову… — тихо проговорил Румянцев. — То есть параллельных пространств, разумеется, бесконечно много, но вот идея вторжения… Вы ведь об этом, Иван Михайлович?

— Об этом, — мрачно подтвердил Чернышев. — Тоже, должен признаться, не сразу сообразил. А ведь суть проста: мир Горетовского отстал от нашего. А другой какой-нибудь мир, напротив, ушел далеко вперед. Возможно это?

Устинов резко подался вперед.

— Поворотных моментов в истории предостаточно, — печально сказал император. — Батыево нашествие, к примеру.

— Хотя бы, — согласился Чернышев. — И предположим, что в том мире нашли способ преодолеть границу с нашим. Массово преодолеть. С оружием, превосходящим наше. С возможностями, которых мы и вообразить не в состоянии.

— Господи, — задохнулась Наташа. — Да зачем?

— Ресурсы, — сказал Максим, и премьер кивнул.

— Мы им тут не нужны, — произнес он. — И ваши, те, что в вашем, Максим, мире, тоже не нужны. Никто им не нужен.

— Да если они нас превосходят, — взволнованно заговорила Наташа, — то как же станут нам плохое делать? Они должны быть лучше нас, добрее, гуманнее!..

Максим усмехнулся. Устинов так и замер в своей неудобной позе, Румянцев и император оставались непроницаемыми, а премьер усмехнулся вслед за Максимом.

— Вижу, пришелец из отсталого мира понимает цену слову «гуманность». Да, мы, случись нам обрести такие возможности, вряд ли действовали бы во вред более слабым. Но ответьте, уважаемая Наталья Васильевна, на простой вопрос: согласны ли вы с тем, что мы тут переживаем пресловутый кризис духовности? — на лице Чернышева мелькнуло отвращение.

— Пожалуй, — неохотно признала Наташа. — Особенно после того, как я Максима узнала, — да, наверное.

— Стало быть, — проговорил премьер, — те, кто, предположительно, материально богаче и сильнее нас, могут оказаться совсем лишенными этой самой духовности? А с ней и гуманности? И доброты? И сострадания? Могут или не могут?

— У нас, — горячо возразила Наташа, — таких ужасов, как у них, — она показала подбородком на Максима, — не было! Коллективизация, тридцать седьмой год, холокост…

— Кстати, — заметил император, — тут вы, на мой взгляд… Впечатление сильное, ничего не скажешь, но, может быть, излишне сильное. Перегнули, мне кажется...

— Ничего не перегнули, — мрачно отозвался Максим. — Так оно все и было…

Император быстро перекрестился.

— Экстраполяция… — пробормотал Румянцев. — Можно вообразить себе этакий закон сохранения: сумма материальных и духовных высот постоянна. Больше одно — меньше другое. В некоем энергетическом состоянии социума… Чтобы и то, и другое увеличить — необходим скачок в новое состояние… Квантовый такой скачок… Бред вообще-то…Но исключить нельзя…

— В том-то и дело, — жестко сказал премьер. — Исключить нельзя. Знаю, знаю, Николай Петрович, оригинал осуществляет переход границы или же копия — вам неизвестно, вы докладывали. Согласен, что ежели переходит копия, а оригинал гибнет, то опасность существенно меньше. Вероятно… И все же: могу представить себе таких завоевателей. Ради экспансии в соседний мир на все готовы. Даже оставить в родном мире собственные трупы.

— Да коли они и гуманны… — задумчиво произнес император. — Насаждение гуманности с позиции силы — это, знаете ли…

— Два момента, — деловым тоном заговорил Румянцев. — Первое. Если верен вариант «копия», то мы не знаем, существует ли для такой копии — прости, Максим, — возможность возврата в свой мир. Есть там одна закавыка… Даже не одна… Не стану утомлять вас, но с этой проблемой мы на теоретическом уровне пока не справились. Сомнения, однако, имеются, а если они справедливы, то непонятно, какой прок отправлять армии завоевателей, которые не смогут вернуться. Разве что всем населением перемещаться… Второе. Мы также не знаем, каково количество, или какова масса, или каков объем неживой материи, способной сопровождать осуществившего «прокол» — то, что вы, Иван Михайлович, называете переходом границы. С Максимом Юрьевичем к нам попало некоторое количество такой материи, вплоть до бутылки бренди. Но возможен ли «прокол», например, с серьезными системами вооружения — мы не знаем. Опять-таки имеются сомнения.