Устинов встал, отошел к краю площадки, уставился на Землю. Что это он, удивился Максим? Сантименты? У Федора? Ладно, впрочем, — чужбина тут самая что ни на есть… А вот этот — он взглянул на Джека — железный человек, ей-богу. Да и все они, Первопоселенцы, даже легковесный Губер.

На Максима накатила теплая волна симпатии к этим людям. Странно, подумал он: уж как я радовался — как все мы радовались победе Чернышева на очередных его выборах! И не только в связи с проектом нашим радовались: еще и умом понимали (и понимаем), что будущее — за этим самым консервативным либерализмом. А вот поди ж ты — сердцем я с общиной Первого, а она ведь в чистом виде, чище некуда, на принципах демсолидаризма построена. И у Наташи, кстати, так же всё…

Устинов вернулся на скамью, потирая пальцем правый глаз.

— Попало что-то, — пробормотал он.

— У нас стерильно, — сообщил Макмиллан. — Вероятно, с собой привезли.

Потом немного поговорили о румянцевском проекте — разумеется, исключительно в рамках легенды. Тема покорения дальнего пространства очевидным образом интересовала Судью. Нам это понадобится, объяснил он, рано или поздно. Крайне важен вопрос о кодах личности — Макмиллан вопросительно посмотрел на Максима.

— Это вам с профессором лучше, — развел руками тот. — Послезавтра заходите, — добавил он и заметил, что невольно имитирует стиль речи Джека.

Судья перевел взгляд на Устинова и неожиданно произнес резкую короткую фразу на незнакомом языке. Наташа удивленно подняла брови, а Федор неприятно рассмеялся, выдал в ответ несколько столь же непонятных слов и пояснил по-русски:

— Это господин Макмиллан за мой глаз беспокоится. А я ответил, что все, мол, в порядке. На хинди.

— Жил там, — сказал Судья. — Давно не говорил. Решил проверить, не забыл ли.

Максим поднялся.

— Что ж, — проговорил он, — спасибо за беседу, Джек. Ваше время дорого, да и нам три часа до базы… Ждем вас послезавтра.

Попрощались, и гости вылетели обратно.

Как только набрали крейсерскую высоту и скорость, Устинов связался с «Князем Гагариным». Потребовал Румянцева, срочно.

— Николаша, — сказал он, — необходим разговор впятером. Вшестером не обязательно, а впятером очень нужно. Да, только что стартовали, время у тебя есть.

«Разговор впятером» означал связь с премьер-министром. По сверхзащищенной линии. «Вшестером» — с участием императора.

— Что случилось, Федя? — спросила Наташа.

— То случилось, — медленно произнес Устинов, — что ничего мне в глаз не попадало. Линзу я в глаз вставлял. Специальную. Так вот: светится ваш Судья Макмиллан. Слабее, чем Макс, но светится.

Он выругался вполголоса и замолчал — до сaмой базы.

— Наташе перекусить бы надо, — неловко сказал Максим, выгрузившись из машины.

— Перекусывайте, — бросил Устинов.

— А ты?

— К шефу.

Положительно, макмиллановская манера заразна, подумал Максим. Хотя… это Федор в деле.

— А мы? — спросил он.

— Говорю, перекусывайте пока. Мне все равно тет-а-тет нужно вначале. Потом найдете нас. У него. Или у меня.

Перекусывали в своих апартаментах — Максим, как всегда, через силу, Наташа, за компанию с ним, тоже не особо налегала. Выпили немножко.

— Знаешь, Максим, — предложила вдруг Наташа, — давай пока тут побудем. Я что-то растеряна немного. Джек такой человек… Значительный… И нa тебе… Надо мысли в порядок привести.

— Да мне, в общем, тоже, — признался Максим.

— Я вот, пожалуй, к терминалу, — решила Наташа. — Почищу текст немножко. Успокаивает, знаешь ли… Кстати, деталь нужна: кто конкретно летом семнадцатого корниловцев распропагандировал? Ленин?

— Да ну тебя, Наташ, — с удовольствием фыркнул Максим. — Откуда ж я знаю? Ну не помню, хоть режь! Что не Ленин, это точно, а кто конкретно — не знаю.

— Ладно, — улыбнулась Наташа.

«Ишь, психологиня», — тоже, но только про себя, улыбнулся Максим.

— Ладно, — повторил он. — Я тогда тоже к терминалу. Успокаивает, говоришь?

Он открыл свой дневник, полистал, остановился.

«Петербург, 17 июня 1987 года.

Достали мы сегодня с Наташей гения нашего. Осчастливил-таки. Объяснил по-простому, что это за сворачивание-разворачивание и прокалывание. Кривился, правда, только, что не плевался. Профанация, профанация… Терпи, Колюня.

В общем, такая аналогия: лист бумаги. В правом верхнем углу ставим точку. В левом нижнем тоже. Пункт А и пункт Б. Ну, и поехали из А в Б.