— Но вы разве не эндемики муданжские? — подтормаживаю я. Как-то мысль, что космос может быть населён «брониадами», меня не посещала до сих пор.

— Вы, люди и всякие твари земного происхождения, расселились по разным планетам, а мы чем хуже? — резонно спрашивает Ирлик. — Я встречал на других планетах брониад. Ну или что-то очень похожее.

— Да! — подхватывает Умукх с энтузиазмом. — Никто не доказал, что мы возникли здесь!

— Я бы даже сказал, — задумчиво продолжает Ирлик, — если учесть, сколько на Муданге зияний, весьма вероятно, что мы откуда-то пришли.

— Так, — я стыкуюсь со своим мозгом. — Это всё чудесно. Теперь нам надо срочно понять, как её лечить. Может, в её собственном мире есть средства? Камышинка? Камышинка, вы меня слышите?

Она неохотно отводит взгляд от мужа. Взгляд усталый, больной. Богов она будто не замечает. Я повторяю свой вопрос.

— Нет, — бесцветно произносит она. — Мы всю жизнь готовимся произвести следующую жрицу. Когда её мужчина решает, что пора, жрица производит преемницу. Это надо делать в храме, но я не могу вернуться… Я закончила свой путь.

Чача всхлипывает и утыкается лицом в простыню у Камышинкиного плеча.

— Сделайте же что-нибудь! — шиплю я, глядя на Ирлика и Умукха. Укун-Тингир так и стоит в сторонке, безучастно осматривая палату и перебирая перепончатыми пальцами браслет.

— Красная рыба, — внезапно говорит она и кивает каким-то своим мыслям.

— Ты есть захотела? Сейчас? — возмущается Ирлик.

Она высокомерно хмыкает и исчезает в облачке брызг.

— Ладно, толку от неё, — ворчит Ирлик. — Ты это… Как неудобно без имени-то… К-Камышинка, ты знаешь, в каком месяце сюда попала?

Она вяло мотает головой.

— А в каком родилась? — схватываю я.

Она, кажется, не понимает вопроса, но Ирлик отмахивается.

— Путешественникам покровительствует тот бог, в чей месяц они попали на Муданг. Ну хоть летом или зимой, помнишь?

Камышинка не отвечает, а я вздыхаю.

— Она жила к югу от Имн-Билча. Там лето от зимы почти не отличается.

Ирлик досадливо сплёвывает дымящийся пепел. Умукх мнётся в ногах кровати, пожёвывая кончик одной из своих косичек.

— Я не умею лечить брониад, — сознаётся он. — Пока только людей. На Земле брониад больше нет.

— Больше? — не удерживаюсь я. У меня нет идей, что ещё сделать с Камышинкой.

— Раньше были, — уныло сообщает Умукх.

— И куда делись? — моргаю я, понимая, что шквал вопросов, которым меня сейчас накроет, неуместен при умирающей.

— Ушли, — кратко поясняет Умукх.

Я открываю рот, но Ирлик меня опережает.

— Она не с Земли. Я бы почуял, я там все их следы перенюхал.

Я открываю рот шире. Тут Камышинка заходится кашлем. Я кидаюсь сканировать её лёгкие — ну, имитацию лёгких. Там никаких изменений. Я в упор не понимаю, как может разрушаться организм, если в нём вообще ничего не меняется! Если только…

— Ребят, а вы не можете её силой накачать? — выпаливаю я.

Боги переглядываются и кривятся.

— Мы не знаем её месяц, — смущённо объясняет Умукх. — Вдруг она чужая…

— Да чей бы ни был месяц! — взрываюсь я. — Другие боги точно так же понятия не имеют о её существовании, как и вы!

Умукх умоляюще смотрит на Ирлика.

— Наверное, — признаёт тот и приподнимает руку, но ближе не подходит. — Я не хочу ещё двести лет сидеть под землёй.

— Я тебя выпилю, — обещаю я, но Ирлик всё ещё колеблется. Что ж у них за такое монументальное табу на манипуляции над чужими?

— Не надо, — быстро говорит Ирлику Умукх. — Ты и так… У тебя и так репутация… Я, если что, скажу, что меня гуйхалахом вынудили, как с флейтой. Может, пройдёт…

Ирлик скрипит зубами, но отступает. Настаёт черёд Умукха неловко поднимать руку.

Тут между мной и ним снова возникает облачко из пульверизатора и обращается Укун-Тингир, которая делает решительный шаг к Камышинке.

— Стой! — орёт Ирлик. — Ты что задумала?!

Та смеривает его презрительным взглядом.

— Моллюски, — говорит она и приподнимает в руках большую ракушку, видимо, наполненную водой.

— Кто моллюски?! — огрызается Ирлик. — Мы моллюски?!

— Ты вообще планария, — фыркает она и подходит к Камышинке. — Пей.

С этими словами она подносит к губам речной дочери свою ракушку и вливает её в рот всё содержимое до капли — там пол-литра помещалось, наверное.