Снился Масик, совсем уже взрослый, красивый, нежащийся на траве, согретой этим невероятным теплом, и совершенно не обращающий никакого внимания ни на детей, ни на льерда Ланнфеля, ни на неё, Эмелину.

— Как ты вырос, однако же, — проговорила льерда Ланнфель, не узнав своего голоса. Звук шел как будто со стороны, а ровный тон напоминал то ли гул, то ли шелест — Какое хорошее лето! Да, Диньер?

Тот, удивленно обернувшись на нее, ответил, досадливо сморщившись:

— С чего бы лето, Серебрянка? Зима на дворе. Правда, тепло сегодня, а всё же до лета, как до правителевой жопы… Не добраться, короче. Давай, просыпайся! Идем завтракать. Там папаша твой Саццифиру мозги лечит. Счет выставил… Смехота!

— А?! — воскликнула льерда — Какой такой счет? Какая зима?

Мгновенно разозлившись на мужа, магичка замахала руками, ругаясь и протестуя.

— Вот же дурак ты, Приезжий! — крикнула, отопнув от себя непонятно откуда взявшуюся змею, намеревавшуюся ужалить её ногу, и…

…проснулась.

Льерд Ланнфель и верно, оказался рядом.

Отдернув тяжелые шторы и впустив в спальню уже уверенный, утренний свет, постарался растормошить жену, преувеличенно весёлым тоном спросив:

— Чего кричишь, Эмми? Снилось страшное?

Эмелина коротко выдохнула.

Тряся головой, теперь она сидела на смятой постели, всё ещё отходя от неясного ощущения, оставленного странным сном.

— Снилась ерунда, — пробубнила, разглядывая сосредоточенно маленькую розовую ступню, едва не пострадавшую от змеи — Ерунда… Не страшная, но… Нет, не смогу объяснить. Странная, скорее. Ой, миленький… Я так хочу есть!

Льерд Ланнфель поднял жену на руки:

— Ну, Серебрянка… Сны есть сны. Те, кто их нам посылает, бывают зачастую очень хреновыми рассказчиками… Пойдем, наконец умоем и накормим тебя.

…Когда супруги Ланнфель спустились вниз и прошли в столовую, папаша Бильер и Саццифир уже находились там. Сидя за принесенным из одной из гостевых комнат небольшим столиком, мужчины негромко о чем — то беседовали.

Напряжение меж ними ощущалось, однако оно не было критичным. Видно было, что родственники, хоть и временно, а может, и ненадолго, а всё же заключили меж собой робкое перемирие.

— Хорошего утра, льерд Саццифир, — сказала Эмелина, присаживаясь к столу и с наслаждением вдыхая уютный аромат только что сваренного кофе — И тебе утречка, папенька! Ой, сладкие пирожки… Обожаю их! Садись, Диньер.

Льерд Бильер, поднявшись и наскоро обняв детей, присел снова, подвинув дочери тарелку с присыпанными мелким сахаром пирожками и большую чашку с кофе.

— Ну, — вопросил он, проникновенно глянув на недовольно насупившегося Ракуэна — Все мы ждем только вас, уважаемый льерд. Не надо морщиться. Не так уж вам и больно. Разве кулак «сраного Бильера» мог причинить так уж много вреда вашей великосветской роже? Синяки пройдут через пару, ну может быть, тройку дней. Если что, пришлите мне счет от целителя. Я с удовольствием оплачу его. Я, знаете ли, не жадный. И не бедный.

На этих словах льерд Ланнфель гоготнул, а Эмелина сконфуженно сморщила нос.

— Ой, ну папенька, — зашептала она примиряюще, вовсе не желая новой ссоры — Ладно вам бурогозить — то! Давайте хоть поедим спокойно.

Не обратив внимания на слова дочери, папаша ободряюще кивнул Саццифиру.

Повинуясь кивку, тот встал, одергивая сюртук, яростно сверкая подплывшим глазом и темнеющим синяком на скуле.

— Льерды Ланнфель, — начал Ракуэн заученно и старательно, словно отвечая урок — Льерд Бильер! Искренне раскаиваясь в том происшествии и своей несдержанности, я приношу вам свои глубочайшие извинения. Заверяю всех присутствующих в том, что впредь не позволю себе ничего, что могло бы пойти вразрез с нормами этики и морали, установленными обществом и законами нашего Мира. Также, в свою очередь обязуясь возместить причиненный мною ущерб, жду письменных распоряжений от Хозяйки этого Дома. Ущерб будет мною погашен. Сразу же по прибытию в Ракуэн, сюда, в Ланнфель, будет отослан мною нарочный с ценной бумагой и заверительным письмом о твоем, Диньер, предстоящем обучении. Благоволите поверить, льерды.

Папаша Бильер удовлетворенно кивнул и даже поаплодировал.

— Ну, вот и ладушки, — сказал он, подвигая к себе блюдо с печеным мясом и щедро поливая весело переливающиеся жиром кусочки острым соусом — Превосходно, родственник. Приятного всем аппетита! Поедим, а после приступим к делам.

— Приступим, разумеется, — ворчливо согласился Саццифир, отхлебывая из чашки горячий, крепкий отвар — Однако, насколько мне известно, бумаги такого толка должны составляться в присутствии законников, либо поверенных. Никого не хочу обидеть сейчас, но разве льерда Ланнфель в состоянии написать хоть строчку сама, без помощи, ммм… как бы это сказать? Изрядно обученных лиц. Ведь наша очаровательная Хозяйка не слишком владеет сим тонким искусством? Или я ошибаюсь?

Эмелина вспыхнула.

Вот же гад… А ведь он прав! Где уж ей, Эмми, составить законную претензию, если она и письма — то пишет под наблюдением Коры? У льерды Хозяйки в любом тексте больше клякс, грязи и ошибок, чем букв, слов и внятных фраз…

На это довольно пакостное и едкое замечание папаша отреагировал удивительно спокойно.

— Вы, льерд Ракуэнский Хам, — ехидно улыбнулся он — Намекаете теперь на то, что моя дочь недостаточно образована? Что ж, ладно. Пусть так. Однако же, согласитесь, что Эмелина не поверенный и не писарь, чтобы уметь такое. Так вот, что я вам скажу… Диньер, сыночек!