— Так и в чём опасность? — грубо задавив обиду в зародыше, спросила льерда Ланнфель — Именно для… вашего сына. В чём? Я слушаю.

Здесь призрак «просиял» бы лицом, если б, конечно, оно у него было.

За отсутствием же оного, Дишен просто одобрительно скрипнул остатками горла:

— Мой сын — человек. Но, к сожалению, только на меньшую половину. В большей части он то, чего вообще не должно существовать в этом мире. Пока Зверь один и привязан просто к месту, то неопасен. Бильер уже привязал Диньера деньгами, домом, доходным делом и прочими благами. Теперь ход за тобой. Привяжи его постелью. Пустыми, низменными удовольствиями. Не допусти, чтоб он влюбился в тебя. Такая пустышка как ты, с этим справится. И да… уж конечно, не рожай ему детей, Эмелина. В своё время я совершил ошибку и, Слава Богам, Дюн Кортрен помог мне её исправить, изгнав Зверя прочь. Что хлопаешь глазами? Моя жена, Анелла, оказалась Зверем, за что и поплатилась. Дюн выбросил её вон. Огненным Змеям не место в нашем Мире. Вот, и вся правда.

Льерда Ланнфель глубоко вздохнула.

Нервно переплетя пальцы, прикрыла глаза…

— Вот же, — вдруг произнесла ровно, с чувством и неожиданно нараспев — Какой же вы… гад. Выходит, что ваша жена влюбилась в вас, раскрылась… А вы её за это… Бедная женщина! И где она теперь?

— Мертва! — «крякнул» Ланнфель — Старший — Тварь сдохла, я просто уверен в этом. И желаю быть уверенным в другом. В том, что по твоей прихоти, либо глупости здесь не родится новая Тварь.

— А если всё же родится? А? Как тогда? Неужели вы тронете своего сына? Или внука?

— Не трону, — ответ был твердым, он напоминал колокольный звон, несмотря на скрип. Такой громадный, ржавый, старый колокол — Не смогу. У меня просто нет таких сил. А вот поверенный твоего папаши… он сможет. И я этого не хочу, мне, знаешь ли, хватило Анеллы… Словом… оставь его человеком, Эмелина. Прошу тебя.

Ей хотелось бы возразить!

Ей хотелось бы очень многое сказать призраку, который на поверку оказался вовсе и не призраком.

Призрак это просто несчастный, мятежный, неупокоенный дух. Блуждающий во тьме и вечно страдающий! Та же пакость, сидевшая теперь перед Эмелиной и говорящая ужасные, чудовищные вещи, вообще не имела названия. Дрянной, себялюбивый человек с дурными характером и наклонностями, имевшимися при жизни, забрав их и в смерть, превратился в такое… такое…

— Чудовище! — выпалила льерда, срываясь с места прочь, и роняя табуретку — Сами вы Тварь, льерд! Это вам не место в Мире! Вам!

Призрак гадко расхохотался.

Сразу же вслед за этим послышался громкий хлопок, жуткий грохот и истошный «мяв» храброго котенка, бросившегося на защиту своей Хозяйки…

…Когда марь рассеялась, Эмелина почувствовала, что её ощутимо и довольно грубо трясут за плечо.

— Эмми! — голос супруга был обеспокоенным — Ты почему здесь, на полу? Ну ка, поднимайся, горе моё… Отнесу тебя в спальню. И чем это так несет? Воняет какой — то пропастиной… Пшел вон, стервец меховой!

Последний выпад адресовался уже коту, тут же выбежавшему прочь из купальни.

Теперь незаслуженно и насмерть обиженное животное, гордо задрав пушистый хвост, бежало впереди Хозяина, несущего на руках Хозяйку, явно сильно замерзшую, а поэтому трясущуюся и начинающую уже рыдать…

Глава 21

Пока Диньер нёс Эмелину по коридору, то и дело покрикивая на кота, «рмякающего», выписывающего под ногами «восьмерки» и вензеля, льерда ещё как — то сдерживала рыдания.

Но, оказавшись в спальне, всё же не вытерпела.

Разбей её гром! Да никогда в жизни Колючка Эмми не была любительницей хныканья. Над особо плаксивыми своими сверстниками так ещё сама и подсмеивалась…

Теперь же, усаженная мужем прямо в постель, уперев ноги, обутые в мягкие домашние туфли в покрывало и смяв его, гордая льерда Ланнфель утробно завывала зверем, заливалась слезами, зажимая ладонями рот.

— Что произошло? — начал было рявкать Диньер, сбросив с постели «уркающего» лийма — Что случилось, пока меня не было? Ну ладно… Эмми… Эй, Серебрянка! Перестань. Слушай, эй…

Присев рядом, прижал к себе дрожащее рыданиями тело, сильное и одновременно очень хрупкое.

Отерев мокрые щеки жены горячими ладонями, зашептал, будто торопясь куда — то:

— Посиди пока. Сейчас Кору тебе пришлю.

— Она спит, — замотала головой Эмелина, стараясь успокоиться — Не трогай её. Я сейчас сама… успокоюсь! Ох, Диньер! Ох! Тебя же кормить надо… Сейчас, сейчас…

Льерд Ланнфель неумело погладил её по спине:

— Сам поем, не маленький. В титьке и в сопливничке нужды нет. А лучше знаешь, что? Давай умойся и пойдем вниз. Вместе поедим. Там, в кухне, кажется, какая — то дрянь есть для успокоения нервов. Кора ставит, на сухих ягодах. Я её пробовал. Так ничего себе, только воняет бурдой…

— Вот ещё, — запротестовала супруга, мгновенно придя в себя — Чего не хватало, перебьёшься! Никаких тебе настоек. Ясно?

Льерд, уперев кулак в покрывало, внимательно посмотрел на жену, приподняв брови:

— Да мы понемногу, Эмми! Просто, чтоб пыль улеглась…

— Нетушки! — Эмелина скинула ноги на пол и отерла лицо ладонью — Иди вниз. Пыль ему… Только попробуй, выпей. Это Кора от простуды готовит, а не тебе выжирать. Ступай, я сейчас приду.

Вскоре, они уже сидели в кухне, стараясь говорить тихо, не нарушая интимности и тишины ночи.